Unknown - Исэ моногатари

«Понятная русская речь» для Н. И. Конрада — осязаемый итог многостороннего, иерархического осмысления литературного произведения: достаточно вчитаться внимательно в его очерк морфологии лирического отрывка во вступлении к «Исэ», а затем обратиться к самим переводам. Перевод им уже в те времена понимался как категория философии культуры. {1} 1 См. об этом в статье Вяч. Вс. Иванова . Н. И. Конрад как интерпретатор текста. Проблеме перевода посвящены замечательные размышления Н И. Конрада тех лет в его рецензии на книгу переводов Юлиана Шуцкого. {2} 2 См.: Антология китайской лирики VII–IX вв. по Р. X. / Перевод в стихах Ю. К. Шуцкого. Редакция, Введение и Предисловие В М. Алексеева М.; Пг.: Госуд. изд. Всемирная литература, 1923,— Восток. М.; Л., 1924, кн. 4, с. 174–178

Перевод «Исэ моногатари», статьи и комментарии есть цельный и стройный труд, на котором неизгладима печать личности ученого и эпохи создания. Книга эта положила начало и советскому научному японоведению, и советскому художественному переводу с японского. В ней ясно выражено традиционное для русской культуры уважительное отношение к другой, далекой культуре, стремление понять ее ценность и межнациональное значение.

«Исэ моногатари» 1923 г. — памятник нашей культуры, в некотором смысле — и наша классика. Советское издание (на хорошей по тем временам, но все же желтовато-серой бумаге недавних голодных годов) оказалось первым европейским переводом «Исэ» с подлинника, обогнавшим английский перевод Фрица Фоса на 33 года. {3} 3 Vos Frits. A Study of the Ise monogatari with the text according to the Den-Teika-hippon and annotated translation. The Hague, Mouton [1956], vol. 1-2

Из двух статей Н. И. Конрада, предварявших в издании 1923 г. текст перевода повести, мы воспроизводим статью «Исэ моногатари», поместив ее в соответствии с современной традицией серии «Литературные памятники» после повести. Статью «Вокруг Исэ моногатари» {4} 4 Далее страницы, указанные непосредственно в тексте, даются по посмертному изданию: Конрад И. В. Японская литература. М. Наука, 1974, с. 196–205. Об общем литературоведческом значении работ Н. И. Конрада о японской литературе см.: Сучков В. Л. Автор и его книга. — В кн. Конрад Н. И. Очерки японской литературы. М.: Худож. лит-ра, 1973, с. 3–18. мы даем в обширных извлечениях. В этой статье, написанной на раннем этапе развития советского марксистского литературоведения, неизбежны издержки времени — результат стремительной ломки старого востоковедения: иногда слишком неопосредованно подается классовая детерминированность литературы хэйанского периода и еще недостаточно диалектически по сравнению с позднейшими работами самого Н. И. Конрада и других советских востоковедов ставится проблема литературных влияний. Необходимо также учитывать, что статья обращена к широкому читателю. Наряду с научной композицией в ней (как это часто будет и у позднего Конрада) есть и чисто художественная. Это — портрет эпохи, где автором укрупняются ее действительно существенные черты: контраст столицы и страны, атмосфера мира и покоя (на самом деле, конечно, относительного), влияние Китая (проблемы которого, разумеется, много сложнее).

«Существует целый ряд серьезных оснований полагать, — начинает статью Н. И. Конрад, — что лирическая повесть под вышеприведенным наименованием появилась вскоре после 922 г. н. э., т. е. что она принадлежит началу того X века, который дал Японии, японской литературе три произведения, знаменующие собою различные вершины художественного творчества в области изящной словесности этой страны.

В эти же приблизительно годы вышла в свет знаменитая „Антология“ („Кокинвак'асю“, дословно: „Собрание древних и новых японских стихотворений“) — лучший памятник поэтического творчества Японии, собрание образцов известной Европе японской танка… На рубеже следующего столетия стоит монументальный роман „Гэндзи, блистательный принц“ („Гэндзи моногатари“) — колосс японской классической литературы и по своему объему, и по художественной ценности. Эта триада во все последующие времена служила предметом самого внимательного и восторженного чтения, самого пытливого и настойчивого изучения и неустанных подражаний. И принадлежит она той эпохе в культурно-историческом развитии „страны Восходящего Солнца“, которой суждено было в отношении художественной литературы стать воистину „классическим“, золотым веком, недосягаемой вершиной литературного творчества, — эпохе Хэйан.