Классическая проза Дальнего Востока

Поскольку и японцы, и корейцы, и вьетнамцы восприняли жанры китайской высокой прозы, то естественно, что в этих странах возник интерес и к ее поэтике. В IX веке побывавший в Китае японский буддист и крупнейший деятель культуры Кукай составил знаменитое "Рассуждение о тайной палате литературного зерцала" и дал свою классификацию жанров высокой прозы, точно описав законы построения сочинений; при этом особое предпочтение он отдавал тем жанрам, где рифма была обязательным компонентом. То, что в развитие теории высокой прозы уже начали вносить свою лепту не китайцы, а представители других народов Дальнего Востока - явное доказательство того, что высокая проза стала уже своей и в соседних странах.

Было бы, однако, совершенно неверно представлять себе, что перенос системы высокой прозы из Китая в Корею, Японию или Вьетнам был процессом чисто механическим. В связи с особенностями национальной жизни естественно изменялся круг тем в произведениях традиционных жанров. В состав высокой словесности в Японии и в Корее, например, вошли буддийские жития, различные типы молитвенных обращений, философские рассуждения на темы буддизма. Дело в том, что буддизм в определенные эпохи играл в жизни Японии, Кореи, Вьетнама гораздо большую роль, чем в Китае, являясь на протяжении многих веков в этих странах государственной религией. Стоит заметить при этом, что удельный вес и место этой прозы были совсем неодинаковы в системах литератур разных стран Дальнего Востока. В китайской литературе бессюжетная проза занимала почетнейшее место и дала такие шедевры, как проза Хань Юя, Лю Цзун-юаня, Су Ши, а в Японии эта часть письменной словесности занимала место далеко не в первом ряду. Ее заслонили замечательные творения повествовательной и лирической прозы на японском языке.

Несколько иначе обстояло дело в Корее и Вьетнаме. Там высокая проза на классическом китайском языке (с некоторыми национальными стилевыми отличиями) пользовалась, пожалуй, такой же популярностью, как и поэзия. Недаром одному из известных вьетнамских поэтов и прозаиков XIV века, блестящему стилисту Нгуен Тхюену была высочайше пожалована фамилия Хан (по-китайски Хань), чтобы сделать его однофамильцем великого Хань Юя. В бытность свою правителем Хайзыонга он написал на родном вьетнамском языке с помощью особого национального письма тъыном "Жертвенное обращение к крокодилу", - в подражание тому самому произведению Хань Юя, которое помещено в нашем томе в переводе академика В. М. Алексеева. То, что Хан Тхюен написал на родном языке произведение в жанре жертвенной речи, было бесспорным новаторством (даже в Китае до великого Пу Сун-лина никто не отваживался писать в этом жанре на живом языке, да и Пу Сун-лин сделал это с пародийной целью) и одновременно свидетельствовало, что сам жанр стал восприниматься вьетнамцами как факт своей национальной литературы.

В каждой дальневосточной стране появлялись и свои талантливые писатели, вносившие вклад в развитие местной литературы на общем для Дальнего Востока литературном языке. И когда, например, в новелле вьетнамского короля Ле Тхань Тонга "Дивная любовь в краю Хоа-Куок" мы встречаем выражение "Посланец, летящий меж цветов", то оказывается, что одни комментаторы склонны видеть здесь намек на строку китайского поэта Ду Фу: "Средь цветов летает бабочка", - а другие, не забывающие и о национальных корнях своей прозы, справедливо вспоминают в этой связи классика вьетнамской поэзии и высокой прозы полководца Нгуен Чая (1380- 1442), в стихах которого говорится: "Мотылек летит повсюду посланцем весенних вестей". Можно предположить, что для Ле Тхань Тонга культурным фондом, из которого он черпал свои образы, были в равной степени и китайская литературная традиция, и своя национальная литература.

Известно, что и корейцы, и японцы, и вьетнамцы стремились при случае показать приезжавшим к ним китайским послам, что в их странах даже простолюдины хорошо знакомы с китайской словесностью. В тех же "Записях дивных речений в садах созерцания" приводится забавное предание о вьетнамском проповеднике-буддисте Фап Тхуане, человеке образованном и одаренном, которому в 986 году король повелел переодеться корабельщиком и встретить и сопровождать в столицу китайского посла. Однажды посол, сидя на корме и любуясь природой, сложил и произнес вслух двустишие. Фап Тхуан подхватил его и закончил, изумив до чрезвычайности посла сунского двора. Аналогичные истории можно отыскать и в книгах корейских авторов.