Сборник - Поэзия и проза Древнего Востока

Словно перекликаются своими бесхитростными, сложенными в ритмах труда песнями, относящимися к II тыс. до н. э. египетские рыбаки:

(Перевод Д. Редера)

и китайские сборщицы-жницы:

(Перевод Б. Друмевой)

и земледельцы древней Палестины:

(Перевод С. Аверинцева)

Трудовая песня при своем зарождении вовсе не имела непосредственно эстетического назначения. Она была теснейшим образом связана с древнейшей «производственной магией», с выраставшей из практической деятельности убежденностью в способности человеческого коллектива воздействовать на природу, овладевать ею посредством обрядового действа, сопровождаемого словом, песнью, танцем. Песня одухотворяла труд, вселяла в сердца людей глубокую веру в действенность обрядовой магии, в силу заклинаний. Именно владение ими и позволило впоследствии выделиться корпорации заклинателей, шаманов, этих, по существу, наидревнейших первобытных «поэтов», превратившихся затем, когда складывалась религиозная идеология, в жрецов, священнослужителей, в оракулов, провидцев.

Из трудовой песни-обряда выделялись различные виды обрядовых песен (сопровождавшие человеческую жизнь от колыбели до могилы, включая важнейшую сторону — воспроизводство самой жизни, любовное влечение, браки), складывались такие виды фольклора, как заклинания. Образец последних, к примеру, — древнеиндийская книга «Атхарваведа».

По мере того как первобытные племена Древнего Востока, овладевая природой, обретали наряду с совместной трудовой деятельностью и общий досуг, синкретическая обрядность, раз зародившаяся, становилась относительно самодовлеющей и заполняла этот досуг. В ней все более развивалось эстетическое начало: воспроизведение прекрасного и наслаждение им.

Древнейшие представления отражали первобытное восприятие многообразных явлений природы и ее потрясающей контрастности, а также все более усложнявшихся противоречий общественной жизни, что соответствовало наивно-диалектическому восприятию действительности. Этим представлениям свойственны, с одной стороны, пытливость и активность в борьбе с природы, а с другой — фантастический отлет мысли от действительности. Так рождалось мироощущение фетишизма и тотемизма (почитание животного прародителем племени), культа природы, представления о всеобщей одушевленности природы и всех ее предметов, вера в то, что каждому предмету свойствен некий внутренний воздействующий дух, именуемый этнографами (по тому, как он называется некоторыми первобытными племенами) «ма́на» или «оре́нда». Естественно, что все эти «духи» предметов и стихий делились на добрых и злых, хороших и дурных — в зависимости от их отношения к человеческому племени.

Так, небесная троица в древнеиранских «Гатах» («Авеста») окружена сонмом добрых духов (ахуры), которые являются по законам древнего мышления одновременно и деятелем, и самим действием. Они — духи стихий (земли, воды), они же воплощение их благотворного действия («благодетельная преданность», «здоровье»). Так, в гимне, посвященном Ардвису́ре Анахи́те, она появляется то божеством воды и плодородия, а то отождествляется (не сравнивается, а именно отождествляется) непосредственно с водой и «стекает» с вершины на орошаемую землю; или просто рисуется как живая, прелестная женщина во плоти. Подобные переходы и перевоплощения происходят мгновенно. Особенно ярко описываются подобные перевоплощения в «Ведах».

Из культа природы рождались мифы, которые постепенно вырастали в стройные картины мира. Древневосточные литературы донесли до нас разнообразные системы мифов.

«Всякая мифология, — писал К. Маркс, — преодолевает, подчиняет и формирует силы природы в воображении и при помощи воображения». [2] К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т.12, стр. 737.

В центре мифа находится весьма высокая абстракция — божество. На божество переносятся многие из ранних представлений. Если они — тотемистического характера, то божество зооморфно, звероподобно, если на божество переносятся представления о природе, оно предстает в облике явлений природы: солнце, вода, ветер, земля, звезды и т. д.