Луна, упавшая с неба. Древняя литература Малой Азии

Мотив исчезающего и возвращающегося Солнца встречается в мифе об Океане, задержавшем у себя Солнце, и в другом цикле хеттских мифов, связанных с традицией хатти. В этом мифологическом цикле, где особенно отчетливо проявляется нерасторжимое единство обряда и мифа, описывается исчезновение одного из богов хатти, вызванная этим засуха и другие беды, связанные с его исчезновением. Этот миф о скрывающемся боге в разных его вариантах относится к различным богам — Грозы, Солнца, к богу плодородия Телепинусу, богине Инаре, богине Анцили (в последнем случае миф приурочен к избавлению от страданий во время родов). В некоторые из этих вариантов мифа включены отдельные обрядовые части (в том числе древние заклинания и заговоры), видимо, связанные с наиболее древними хеттскими народными магическими (в том числе и стихотворными) формулами, которые унаследованы от индоевропейской фольклорной традиции. Фольклорный характер всего цикла особенно отчетливо обнаруживается в том, как одни и те же стандартные формулы с очень небольшими вариациями сочетаются в разных контекстах.

Первоначальная основа этих мифов имеет много общего с широко распространенными в области древней восточносредиземноморской культуры мифами об исчезающем и возвращающемся божестве плодородия. Весь этот круг явлений важен для понимания представлений, предшествовавших христианскому повествованию о воскресении. Среди древних восточносредиземноморских мифов об исчезающем и возвращающемся боге мифы хатти и хеттов отличаются наглядностью изображения картин умирающей и возрождающейся природы. Следы влияния хаттского и хеттского мифа о Телепинусе и пчеле, его находящей, обнаружены на широкой территории от Греции до Закавказья.

В период Древнехеттского царства (XVII–XVI вв. до н. э.), когда хеттские писцы старались тщательно перевести и записать исчезающую литературу хатти, духовная культура самого этого царства вовсе уже не была столь архаической, как можно было бы думать по одним этим текстам. Если воспользоваться уже предложенным сравнением с японской культурой, то полное усвоение хеттами месопотамской клинописной литературы можно сопоставить с тем, как в средневековой Японии была перенята китайская иероглифическая литература: в обоих случаях речь шла об усвоении не только системы письма, но целой системы знаний и текстов, с нею связанных. Древнехеттские писцы ко времени Хаттусилиса I настолько овладели аккадским языком, что составляли на нем такие описания боевых подвигов хеттских царей, как рассказ об осаде города Уршу. Многие важнейшие сочинения, составлявшиеся от имени древнехеттских царей — «Летопись…» и «Завещание Хаттусилиса I», «Таблица Телепинуса», — дошли до нас в хеттском и аккадском вариантах. Но по своему жанру эти тексты отличались от всей аккадской литературы. «Летопись Хаттусилиса I» нужно признать самым древним во всей мировой литературе образцом этого жанра, так как в ассирийской литературе анналы появляются тремя столетиями позднее, и, по-видимому, не без влияния хеттских образцов. Вместе с тем анналы Хаттусилиса I продолжают традицию, начатую надписью царя Аниттаса: в обоих текстах повествование о подвигах, совершенных царем благодаря покровительству богов, постепенно приближается к наибольшему достижению царя, которым и завершается рассказ. Следующий шаг в развитии жанра исторического повествования был совершен автором «Таблицы Телепинуса» (XVI в. до н. э.).

Многочисленные походы древнехеттских царей против отдельных городов Малой Азии (например, Цальпы на Черном море) и Северной Сирии (например, Хальпы) описаны в специальных хеттских исторических сочинениях, фрагменты которых дошли до нас. Некоторые из этих древнехеттских исторических рассказов продолжают в известной мере месопотамскую традицию повестей о великих царях Аккада, к которой примыкает древнехеттский текст легенды о Нарам-Сине. Иногда в повествования о подлинных событиях включаются и мифологические рассказы или уподобления: так писец — автор текста — обнаруживает свою школьную ученость. Это относится, например, к образу Богини Солнца, сидящей на своем престоле и пишущей клинописное послание, где упоминается город, куда надлежит идти хеттскому войску. Этот образ завершает сохранившуюся часть весьма примечательного древнехеттского стихотворного сочинения, посвященного выходу хеттов в Северной Сирии к Средиземному морю. Это событие отмечалось в качестве важнейшего для истории Древнехеттского царства в целом ряде исторических и ритуальных древнехеттских текстов. В поэтическом рассказе оно предстает как подвиг героя, который превратился в Быка (видимо, отзвук восточносредиземноморской легенды, сказавшейся и в предании о критском царе — быке Минотавре) и сдвинул гору, стоящую на пути хеттов. Образные уподобления действующих лиц животным встречаются и в собственно исторических сочинениях: Хаттусилис I в своей «Летописи» не раз называет себя Львом (что, видимо, соответствует традиции хатти, где лев и герой обозначались одним словом), в древнехеттской надписи XVII века до н. э. о войне с Хальпой врага уподобляют медведю, обложенному в берлоге во время охоты. А превращение человека, на голове которого оказались корзина и стрелы, в Быка, раздвинувшего горы, очевидно, отражает древний обычай. И другой обычай, упомянутый в «Завещании Хаттусилиса», когда мать наследника сравнивает себя с коровой, у которой вырвали чрево, восходит к старинному индоевропейскому обряду сохранения плодородия, встречавшемуся в древнеиндийских и римских ритуалах.