Среди семей достопочтенных,
Где добродетельная мать,
Возможен ли такой поступок
И одобрителен ли он?
Дитя Ясодхары, что будет
От года к году созревать,
Оно так не уйдет из дома
И не покинет мать свою.
Но, если ты семью покинул
И от царя-отца ушел,
Не прогоняй меня отсюда,
Ты мой хозяин, я слуга.
С тобой моим я связан сердцем
Как жар — с кипящею водой,—
Как без тебя могу вернуться,
Тебя оставив меж пустынь?
Как во дворец прийти к царю мне,
Как буду я ответ держать?
Как отвечать мне на упреки
Всех обитателей дворца?
И как описывать тебя мне?
Отшельник телом искажен.
Я полон страха, я робею,
Слов подходящих не найду.
Кто в целом царстве мне поверит?
Коли скажу, что жжет Луна,
Скорей поверят, чем что может
Царевич — жестко поступать.
Утончен сердцем он и нежен,
В нем к людям — жалость и любовь,
А бросить тех, кто был любимым,
Не постоянный в этом дух.
Вернись домой, вернись, молю я,
Свое томление смири».
И слушал Чандаку царевич,
И пожалел его печаль.
Но сердцем был он тверд в решеньи,
И так ему он отвечал:
«Зачем такая боль разлуки,
Зачем она из-за меня?
Все существа, путем различным,
О постоянстве говоря,
Явить хотят свое влиянье,
Чтоб не покинул я родных.
Когда ж умру и стану тенью,
Тогда — как смогут удержать?
Я был во чреве у родимой,
И родила она меня —
И умерла,— вскормить родного
Судьбой ей не было дано.
Одна жива, мертва другая,
Где разность встретится дорог?
Как в чаще леса, на деревьях,
Все птички — по две в темноте,
Придет заря — и разлетелись,
Так все разлуки в мире здесь.
Встают высоко в небе тучки,
Как сонмы островерхих гор,
Но вмиг опять они разъяты,—
Так с человеком человек.
Начально это заблужденье,
Любовь и общность меж людей,
Все, как мечта — за сном, растает,
Не называй же имена.
Коли весенние листочки
Спадают осенью с ветвей,
Здесь часть от целого отходит,—
Так как же в обществе людском?
Меж сочетанных человеков
Еще сильней явленье то.
Оставь же горесть и упреки,
Послушен будь, вернись домой.
Лишь твой возврат — мое спасенье,
Быть может, так вернусь и я.
Узнав, что тверд своим я сердцем,
Не будут думать обо мне.
Но ты слова мои поведай:
«Коли пройду я океан,
Пучину смерти и рожденья,
Тогда опять приду назад.
Но я решился непреклонно,
Коль не найду — чего ищу,
Мой прах развеется по ветру,
Среди безлюдья и пустынь».
И белый конь, его услыша,
Когда сказал он те слова,
Пал на колени пред высоким,
И ноги он ему лизал,
И плакал грустными очами,
И испускал глубокий вздох,—
Царевич нежною рукою
Его по темени ласкал.
И молвил белому коню он:
«Товарищ верный, не скорби,
Хоть я грущу, скакун мой быстрый,
Так расставаяся с тобой.
Твоя окончилась заслуга,
И доблесть ты явил сполна,
Надолго отдых ты узнаешь
От мук рождения теперь.
И вот сейчас твоя награда,
Каменья ценные возьми
И этот меч, что искры мечет,
И вслед за Чандакой ступай».
Горящий как драконье око,
Царевич вынул острый меч,
И узел он волос им срезал,
В котором яркий яхонт рдел.
Он бросил волосы в пространство,
Они взошли на небосвод
И плыли там в провалах света,
Как крылья феникса плывут.
И там, где тридесять три бога,
Схватили духи Света их,
И, завладевши волосами,
Они вернулись в небеса.
Свершители благоговений,
Они свершают их вдвойне,
Владея тем венцом лучистым,
Покуда Правый жив Закон.
Царевич царственный подумал:
«Моя краса теперь ушла,
Освободиться только нужно
От этих шелковых одежд».
Узнав, о чем царевич мыслит,
Тут Дэва Чистой высоты
Взял лук, за пояс вставил стрелы
И вмиг охотником предстал.
На нем покров был темноцветный,
И так к царевичу он шел,
Царевич видел цвет покрова,
Смотрел на этот цвет земли
И думал — он Подходит к Риши,
Нейдет к охотнику совсем.
Его к себе он подзывает
И мягко говорит ему:
«Как будто бы он не был темным,
Мне приглянулся твой покров,
Дай мне, прошу, твою одежду,
А я в обмен отдам свою».
«Хоть мне нужна моя одежда,
Чтоб дичь не видела меня,—
Тот молвил,— но тебе в угоду,
Отдам ее в промен твоей».
Охотник, взяв наряд роскошный,
Вновь принял свой небесный лик,—
Царевич с Чандакой, то видя,
Мысль редкостную ощутил:
Читать дальше