Марк Цицерон: Моральные размышления. О старости, о дружбе, об обязанностях

Хуже пришлось Цицерону с установлением второго триумвирата. Марк Антоний ненавидел его и за расправу с Клодием, и за гибель сторонников Суллы, они же сторонники Катилины, и за дружбу с убийцей Цезаря Брутом, и искал возможности казнить Цицерона. Марк Туллий, опасаясь наемных убийц, удаляется в еще одну усадьбу, самую живописную, где и завершает диалог «О старости» (начатый, вероятно, под впечатлением от убийства Цезаря) и пишет диалог «О дружбе» и три книги «Об обязанностях».

Задача диалога «О старости» – показать старость в окружении молодежи, доказав, что старость – вовсе не возраст бессилия и увядания, а возраст руководства, стратегического мышления и уверенного знания вещей, не смущаемого ни юношеской неуверенностью, ни порой поверхностным взглядом на вещи в зрелости. Говорят, что старики слабы? Но именно в старости они не совершают лишних движений и принимают поэтому самые основательные и убедительные для всех решения. Говорят, что старики забывчивы? Но ведь в старости они подводят итоги прочитанному и прожитому, разгадывают все жизненные загадки, и поэтому вспоминают то, что никогда не вспомнит легкомысленный юноша или хлопотливый зрелый человек. Говорят, что старики скучны? Но только старики умеют ценить и каждый миг жизни и понимать настоящий, полновесный смысл любого удовольствия и любой веселости. Проповедником старости в диалоге становится суровый Катон Старший, запомнившийся современникам как воспитатель целого поколения римских политиков, – для него было важно, чтобы молодые политики находились рядом со старыми, перенимая и их манеры, стать, речь и образ мыслей. Идеи трактата мы явно находим в изображении «трех возрастов» в европейской ренессансной живописи: юность еще слепа (у Джорджоне она не может без шпаргалки, а у Тициана представлена вообще закрывшими глаза младенцами), руководствуется только чутьем, а не разумом, зрелость слишком самодовольна, а вот задумчивая старость дает себе и зрителю полный отчет. На картине «Три мудреца» Джорджоне мы тоже замечаем три возраста, и старик не случайно астроном – знаток всех звезд и всего мироздания, а не только отдельных явлений или отдельных закономерностей.

В диалоге «О дружбе» кроме Лелия участвуют два его зятя, с одним из которых, Квинтом Муцием Сцеволой, Цицерон в молодости очень дружил. Опыт дружбы со старшим товарищем отразился и в идеях трактата. Представление о дружбе как о высочайшем состоянии свободного человека восходит к «Никомаховой этике» Аристотеля: свободный человек принимает все решения самостоятельно, поэтому в своем мнении не зависит от других людей, он сам знает, какое счастье для него будет всегда уместно, в отличие от рабов, которые умеют только вступать в сговор. Но не нуждаясь ни в мыслях, ни в эмоциях, черпая их все из философского созерцания, он нуждается в друге, который станет зеркалом его предельного предназначения: ведь свободный человек должен уметь пожертвовать собой ради родины, а друг, готовый жертвовать собой ради друга, отдающий свое время и имущество ради него – зеркало уже не характера, а предназначения.

В сравнении с Аристотелем, Цицерон смягчает тон. Для него дружба возможна между разными людьми, и в ней важно не предельное предназначение человека, а умение друзей подбадривать друг друга, спасать от упадка сил. Дружба для него – изобилие природной уместности: как солнце всех согревает, так и дружба радует всех на свете. Дружба для Цицерона – дело не столько высшего благородства, сколько справедливости: друг устыдится просить у друга совершить несправедливый поступок. Нужно заметить, что грек Плутарх был в этом вопросе ближе Цицерону, чем Аристотелю: он с негодованием сообщает, как радикальный политик Гай Блоссий на допросе сказал, что он бы послушался приказа своего друга Тиберия Гракха, даже если бы тот приказал сжечь Капитолий. Цицерон и Плутарх действуют в мире партийной политики, и новое понимание дружбы как запрета на недолжное должно не отменить, но дополнить старое.

Три книги «Об обязанностях» обращены к сыну Марку, тогда учившемуся в Афинах. В нем на множестве примеров разбирается не то, как понимать справедливость или честность, но как быть справедливым и честным в самых сложных ситуациях. Каждый знает, что такое справедливость в экономике или даже в политике; иногда знает, что вести здоровую жизнь – справедливо по отношению к своему телу. Но как понять справедливость вообще? Сократ у Платона в таких случаях показывал, что ресурсов нашей речи недостаточно для создания отвлеченных понятий, и поэтому нужна особая влюбленность в знание, чтобы оно, ответив на твою любовь, стало бы знанием, проверившим саму нашу природу: ведь любить – заложено в ней самой. Цицерон идет по другому пути: он ищет не созидательной любви, но формулы, которая соединяет в человеке уже готовые свойства: например, мудрость, честность и благоговение. Как это отличается от более чем неточной и оскорбительной формулы русской культуры, дескать, русские люди могут быть скорее святыми, чем честными и здравомыслящими. Для Цицерона сама логика поступков рано или поздно потребует от честного человека быть святым, и от святого быть здравомыслящим. По сути, перед нами одновременно первый экзистенциальный и первый феноменологический трактат: как именно можно состояться в качестве человека, в самом своем существовании осуществившим все собственные свойства, но и как провести «редукцию» готовых форм мудрости или смелости, чтобы получить угодную человеческой природе «обязанность».