Тит Ливий - Война с Ганнибалом

Так в мучительной тревоге размышляли римские сенаторы.

Сенат еще до того определил, в каких краях будут вести боевые действия римские войска, – на латинском языке такие области военных действий звались провинциями. Теперь сенат приказал консулам разделить провинции меж собою по жребию. Консулы Публий Корнелий Сципион и Тиберий Семпрбний бросили жребий, и Корнелию досталась Испания, а Семпронию – Африка вместе с Сицилией. Сенат разрешил консулам набрать шесть легионов, а численность союзного ополчения [4]велел установить самим; судов приказано было снарядить как можно больше. Шесть легионов – это двадцать пять тысяч пехотинцев и тысяча восемьсот всадников; союзников становится под знамена сорок тысяч пехоты и четыре с половиною конницы; судов выходит в море двести сорок.

Затем созывается Народное собрание, и на вопрос консулов, угодно ли римскому народу объявить войну карфагенянам, народ отвечает: «Угодно!» По всем храмам города жрецы служат молебствие перед алтарями, чтобы боги даровали счастливый исход будущей войне.

С двумя легионами и шестнадцатью тысячами союзной пехоты Семпроний отплыл в Сицилию, чтобы затем переправиться в Африку, – если второй консул сможет отразить нападение пунийцев на Италию собственными силами. Корнелий получил тоже два легиона и немногим меньше союзной пехоты, чем Семпроний. Оставшиеся два легиона и десять тысяч союзников были отданы под начало претору Луцию Манлию и посланы в Римскую Галлию [5]с тою же целью – преградить путь карфагенянам.

Когда эти приготовления были завершены, сенат, желая объявить войну по всей справедливости и по всем правилам, отправляет в Африку еще одно посольство. Римские послы были приняты карфагенским сенатом, и глава посольства Квинт Фабий спросил:

– Как осадил Ганнибал Сагунт – с вашего ли согласия и одобрения, господа сенаторы, или по собственному почину?

Тут же кто-то из карфагенян отвечал:

– И первое ваше посольство, римляне, когда вы прямо требовали выдать Ганнибала, было грубой опрометчивостью, и нынешнее не назовешь менее грубым и необдуманным, пусть даже ваши слова звучат теперь мягче и сдержаннее. Да, потому что теперь уже не о Ганнибале «дет речь, а о нас самих: мы должны признать свою вину и дать вам немедленное удовлетворение. Но суть дела, по-моему, совсем не в том, как началась осада Сагунта – с нашего ли ведома или нет, – важно другое: были при этом оскорблены право и справедливость или не были. Во всем, что касается проступков нашего гражданина, мы намерены разобраться сами, с вами же готовы обсудить только одно – нарушен ли наш с вами договор.

Вспомните же, что в договоре и Риму, и Карфагену оставлено право защищать своих союзников, но о сагунтянах там нет ни слова, потому что в ту пору они еще не были вашими союзниками. Да, возразите вы мне, но это старый договор, после него был заключен новый – с Гасдрубалом. Но ведь и вы тоже считаете себя связанными лишь такими договорами, которые составлены по воле сената и народа, а между тем Гасдрубал даже не известил нас о своих переговорах с римлянами. Так что оставьте-ка в покое Сагунт и реку Ибер и выскажите наконец то, что уже давно у вас на душе.

Тогда Квинт Фабий сложил край своей тоги вдвое и резко объявил:

– Глядите, здесь лежат война или мир, которые мы вам привезли. Выбирайте!

Не менее резок был и ответ.

– Что хочешь, то и давай! – отозвались сенаторы.

– Ну, так вот вам война! – сказал римлянин, распуская складку.

И все в один голос закричали:

– Принимаем! И воевать будем с такою же решимостью, с какою нынче приняли ваш подарок!

Из Карфагена римские послы отплыли в Испанию, чтобы склонить тамошние государства и племена к союзу с Римом или хотя бы расстроить их дружбу с пунийцами. Первыми, кого они посетили, были баргусии, которые встретили римлян вполне радушно: могущество Карфагена было им я тягость. Ободренные этой удачей, послы отправились дальше и во многих народах, обитавших южнее Ибера, пробудили жажду мятежа. Но затем очередь дошла до волькианов; ответ волькианов, который сразу же стал известен всей Испании, лишил римлян всех прежних удач и безнадежно осрамил их на будущее. В Собрании, перед которым появились послы, выступил ветхий старик – возможно, самый старый во всем племени – и сказал так:

– Нет у вас, римляне, ни стыда, ни совести, если вы уговариваете нас предпочесть вашу дружбу карфагенской! Ведь вы предали своих союзников, которые склонились на такие же уговоры, и в вашем предательстве больше жестокости, чем в бешеном гневе врагов, пунийцев. Ищите же союзников там, где о гибели Сагунта никто не знает. Для испанцев развалины Сагунта навсегда останутся страшным уроком и грозным предупреждением.