Ксенофонт Эфесский - Повесть о Габрокоме и Антии

Если рассказ о судьбе Габрокома н Антии прославлял победу супружеской любви над всеми житейскими невзгодами, то но­велла об Эгиалсе н Телксинос повествует о торжестве ее над ста­ростью и смертью. Здесь перед нами снова история супружеской любви, перешагнувшей через все препятствия, пожертвовавшей всем—родителями, отечеством, достатком,—любви, которая длится на склоне лет и не умирает даже после смерти одного из супругов. Третий пример идеального брака—это отношения рабов Лев- кона и Роды. Они также .приподняты" и опоэтизированы автором, хотя супруги—рабы и их связь юридически не признавалась браком. Отношение автора к Левкону и Роде говорит о новой оценке лич­ности. Личность получает самодовлеющее значение вне зависимо­сти от социального состояния человека: рыбак, раб, разбойник, юноша из хорошей семьи уравниваются своими моральными каче­ствами. Этими взглядами обусловлено сочувственное отношение Ксенофонта к представителям низших классов и рабам: писатель рисует людей из народа, самых различных по своим профессиям и месту в жизни. Добрых и хороших людей он видит в любой сре­де. Таков главарь разбойников Апсирт, справедливый и умеющий мужественно признать своюч неправоту, таков самоотверженный Амфином, носитель почти рыцарского благородства. Обедневший спартанец, старый рыбак Эгиалей нарисован с большой симпатией: он добр, щедр, верен в любви и дружбе. Несколько противоречива фигура разбойника Гиппотоя, хотя автор, поселяя его в конце ро­мана вместе с Габрокомом и Антией в Эфесе, дает тем самым по­ложительную оценку этому образу. С одной стороны, Гиппотой — благородный человек, способный на подвиги и жертвы ради друж­бы, с другой—он не раз проявляет ничем не оправданную жестокость и из корыстных целей женится на богатой старухе. С такой же симпатией, хотя и очень бегло, очерчены Ксенофонтом старый, от­служивший срок воин Араке нли не названный по имени житель Ксанфа, купивший Левкона и Роду. Для отношения Ксенофонта к рабам показательно, что ни один из них—а образов рабов в рома­не довольно много—не охарактеризован отрицательно. Левкои и Рода не столько рабы, сколько постоянные помощники и друзья своих хозяев, их преданность проверена во многих испытаниях и опасностях; раб, педагог Габрокома, до последней минуты своей жизни остается верен хозяину; Клит и Лампон добросердечны и сострадательны. В таких же благожелательных тонах Ксенофонт ри­сует и представителей высших классов—префекта Египта, иринарха Киликии Перилая. В романе вообще господствует неправдоподоб­ная атмосфера всеобщей любви, взаимной поддержки и согласия: рабы любят своих господ, господа рабов, все необычайно благо­родны и самоотверженны. Главные герои, Габроком и Аития, ок­ружены всюду (если только в дело не вмешивается страсть, как в случае с Манто, Кюно и Ренеей) в общем хорошими, хотя и не лишенными слабостей людьми; их поддерживает дружба Гиппотоя и Эгналея, справедливость префекта Египта и Апсирта, верность рабов. Сочувствие и привязанность к ним всех окружающих дохо­дят до того, что эфесцы оплакивают разлуку с ними, родосцы ли­куют по случаю их счастливого воссоединения, а Левкон и Рода предпочитают свободной и обеспеченной жизни в Ксанфе возвра­щение в Эфес, чтобы снова занять место рабов в доме Габрокома и Антии.

Эта социальная идиллия отнюдь не соответствует реальным условиям жизни Греции II века н. э., знавшей острые обществен­ные противоречия, которые выливались иногда в открытые возму­щения рабов и бедноты, и является идеалом филантропически на­строенного автора. Созданные им картины общественной и частной жизни, в особенности картины взаимоотношений высших и низших классов,—это своеобразная утопия, построенная на вере в способ­ность морально совершенной человеческой личности разрешить социальные противоречия. Для классово-ограниченного сознания античного человека, не мыслившего себе никакой иной формы об­щественного устройства, кроме рабовладельческой, подобные пои­ски путей к обновлению жизни весьма показательны.

Создавая социально-фантастический роман, автор отнюдь не стремился к бытописательству, к верному и объективному воспро­изведению действительности. Это сказалось и на художественном методе Ксенофонта: его роман связан с традициями народной сказ­ки. Язык, стиль, скупость психологических мотивировок, простота построения образов, гиперболизм, отсутствие внимания к быту—все это должно было создать впечатление сказочной условности, отор­ванности от повседневной жизни. Действие развертывается в пу­стом, с реально-бытовой точки зрения, пространстве, в каком-то тридевятом царстве, хотя автор охотно упоминает множество извест­ных географических названий. Но ничто, кроме этих имен, не связывает рисуемый им фон с действительностью; обстановка при­ключений неизменно столь абстрактна, столь не связана с опреде­ленными временными и местными условиями, что невозможно со­ставить себе никакого представления о жизни в Малой Азии, Египте и Италии, куда этн приключения попеременно переносятся. Подобно героям сказки, персонажи Ксенофонта охарактеризованы весьма скупо. Как правило, они носители какой-нибудь одной чер­ты характера и лишены сложной внутренней жизни. Достаточно нескольких слов, чтобы познакомиться с каждым из них: Габроком и Антия—примерные супруги, Манто—влюбленная женщина, Пе- рилай—влюбленный мужчина, Левкон и Рода—верные супруги и верные рабы, Кюно—развратница, Араке—сострадательный старик и т. д. Исключение составляет лишь Гиппотой, характер которого несколько сложнее и богаче оттенками. При этом черты внутреи- него и внешнего облика героев до неправдоподобия гиперболизиро­ваны — герои благородны и красивы сверх всякой меры, развратны до предела, небывало жестоки или столь же небывало сострада­тельны. Чисто сказочно и бесчисленное множество самых неверо­ятных приключений. В известном количестве они заданы самой сю­жетной схемой романа, но Ксенофонт нарочито нагромождает их одно на другое, чтобы заменить недостающие психологические мо­тивировки. Не стремясь к созданию похожей на подлинную жизнь картины, автор не заботится о логичности этих сюжетных положе­ний. Так, например, Антия не узнает Гиппотоя в Таренте, а Лев­кон и Рода не узнают своих господ на Родосе и сами остаются неузнанными. По-сказочному нарушается правдоподобие и следую­щей ничем не оправданной задержкой в развитии действия: Габ­роком, хотя ему известно, что письмо Манто подтверждает его невиновность, не показывает этого письма Апсирту и молча страдает в темнице, пока сам Апсирт случайно не находит письма и не ос­вобождает юношу.