Луций Сабин - Письма к Луцию. Об оружии и эросе

Да, я принял твое предложение писать историю оружия [32] Труд Эмилия Сабина, посвященный истории оружия, по-видимому, должен был стать своего рода «дополнением» к занятиям Луция Лукулла теорией военного искусства, блестящим знатоком которой он слыл среди современников. ( Цицерон . Учения академиков. II. 1, 2). Ср. в этой связи Письмо IX : «Помнишь, с какой легкостью и беззаботностью принял твое предложение, вернее твой вызов, писать исследование по истории оружия?» и отправился собирать сведения в направлении противоположном путешествию нашего прародителя Энея. Я двигаюсь туда, откуда нас, римлян, когда-то открывал для себя мир греческой учености: по этому пути, по Аппиевой дороге мы вошли в историю.

В начале моего исследования я попытаюсь выяснить то, что присуще, если не исключительно римскому, то, во всяком случае, италийскому духу, — что есть ars gladiatoria гладиаторское искусство. Поэтому первая цель моего путешествия — Капуя, город лучших гладиаторских школ. Не знаю, насколько верны мои соображения. Не знаю, не наскучил ли я тебе уже сейчас этим письмом, хотя намерен делиться с тобой время от времени не только собранными сведениями и отчетами, но и своими наблюдениями. Не исключено, что мне удастся скроить нечто, достойное лечь в торговой лавке рядом с изделиями афинских, александрийских, пергамских и родосских мастеров [33] Афины, Александрия, Пергам, Родос — основные центры литературной продукции описываемого и более раннего времени. . Не исключено, что я стану зачинателем новой моды.

Птицы перестали щебетать так исступленно и безукоризненно, потому что солнце сияет уже в полную силу и сияние росы погасло. Как приятно черны здесь сосны, Луций.

Теперь передо мною блещет Каэтанский залив. Я снова близ милой нам Таррацины и снова с любопытством ребенка смотрю на море у южных берегов Лация: оно здесь все такое же — радостное и голубое, каким казалось нам и тогда. Местное вино (сортов здесь много, и все они великолепны, но я имею в виду мое любимое фунданское) столь же терпкое, как и все разновидности цекубского, хотя менее пьянит, но сразу же ударяет в голову, — чувствуется близость Кампании с ее смешением народов и подземными огнями. Здесь конец Лация, а вернее — его начало, ибо говорят, что в этом ласковом заливе троянские женщины сожгли некогда корабли Энея. Представь себе, если можешь, Луций, как средь этих чудных лазурных вод пылают костры. Сколько чада и копоти должно было подняться тогда к небу! Такова предыстория Рима: увы, наши предки обосновались в Лации в силу некоего рока или некоей исторической необходимости или, если угодно, высшей справедливости, как сказал бы ты, Луций, а не по воле Энея и даже не по воле направлявшей его Венеры.

Итак, я добрался до начал Лация, до его римских корней. Впрочем, Эней не был римлянином. И не потому, что не успел основать Рим, а по своему духу. Он был слишком женственным героем. Сын богини любви и сам пламенный любовник. Обрати внимание, Луций: его вела по морям Венера, но не Венеру, а смертельно ненавидевшую предков римлян Юнону почитают на Капитолии. Доблесть Энея — в его ласках, и потому он не смог стать первым римлянином.

Собственно Рим начинается с убийства. Его основа — поединок. И поединок этот — братоубийство. Да, своего рода прообраз схватки гладиаторов, в которой — душа Рима, и которая гонит меня из Рима в Кампанию. Ромул и Рем, схватившиеся на мечах — на тех стародавних длинных и неуклюжих мечах, которые вызывают у нас улыбку и еще что-то вроде умилительного преклонения перед отчей стариной.

Да, Луций, от сознания нашей обреченности на кровопролитие, в особенности в самой жестокой форме его — на междоусобное кровопролитие, именуемое в истории гражданскими войнами, — от этой нашей обреченности не уйти, как не уйти от самого себя. Искренне восторженный тон начала этого письма, подобающий скорее какому-то юнцу, а не мне, прошедшему с тобой плечом к плечу через столько битв, начиная с той самой ужасной, на Раудийских полях (возможно, потому, что это была самая первая наша битва, Луций, хотя, впрочем, не только поэтому) [34] Битва на Раудийских полях (более известная, благодаря Плутарху, как битва при Верцеллах ), предотвратившая исключительно опасное вторжение в Италию германского племени кимвров, произошла 30 июля 101 года до н. э. Год рождения Луция Лукулла неизвестен: принимая во внимание время его консульства, можно утверждать, что он родился не позднее 117 года до н. э. и в 101 году до н. э. уже мог служить в армии, особенно в виду чрезвычайного положения, вызванного опасностью кимврского вторжения. (В Риме республиканского периода призывной возраст составлял от 17 до 46 лет). Однако не исключено, что к тому времени Лукулл был несколько старше (до 20 лет). О битве на Раудийских полях см. Письмо VII . , и прошедшему с тобой через столько не менее опасных для юношеской непосредственности радостей, этот мой искренне юношеский восторг должен был рано или поздно разбиться о неумолимую скалу сдержанности, сколько бы я ни пытался перебраться из настоящего в прошлое по шаткому мостику временных союзов.