Павел Дмитриев - Поколение победителей

На кухне обнаружил огромный проем в печи, на нем стояли явно заброшенные, покрытые пылью пустые чугунки, среди них, как летающая тарелка в окружении танков, красовалась обычная алюминиевая кастрюля с кучкой некрупных картофелин в мундире. Похоже, о моем обеде позаботились, вареная картошка с солью – вполне современно. На столе, застеленном белой, чистой до хруста скатертью, виднелась наполовину полная литровая банка молока, родная сестра той, из которой вчера пили в машине. Неужели хозяйка с утра специально для меня застелила стол? Очень благородно с ее стороны, но непрактично. Лучше бы чего съедобного на завтрак приготовила, интеллигенция деревенская.

Подтащил поближе к лавке кастрюлю с картошкой и ободрал с нее кожуру. Пошарил на полках, ага, сковорода есть, хоть и не первой свежести, но сойдет. Теперь масло, куда его тут принято прятать? Холодильника нет, шкафа нет, зато есть люк в полу. Сунулся в подпол, увы, обнаружил совершенно необитаемое помещение. На дне чуть блестела вода или грязь, дожидалась банок с соленьями пара пустых полок, только вдали, намертво вросшие в землю, виднелись старинные бочки. Негусто. Комсомолец муж с руками явно не дружил. С головой, впрочем, тоже – такую девушку бросить.

Зато, пока смотрел вниз, заметил под столом стеклянную бутыль литра на три, но с узким горлом. Вытащил – точно, даже бумажка самодельная наклеена: «Постное масло». На дне осадок в пару пальцев, мутное и страшное, но на запах вроде ничего, подсолнечником отдает. Не «Calamata»[7], конечно, но картошку пожарить сгодится.

Насилу плеснул на сковородку содержимого – густое, впору на хлеб мазать. Вот только… А плита‑то где? Топить русскую печь явно не вариант. Хм… Нашел! Кто бы мог подумать, что скрытый чайником отрезок асбоцементной плиты высотой сантиметров тридцать и есть электроплитка? Всего‑то сверху кустарным способом вставлена керамическая пластина с канавками, в которых лежит навитая спиралью смотанная проволока. Выключателя на корпусе не предусмотрено, вилку в розетку – и уже через минуту некоторые витки спирали налились красным. Осталось только подождать, пока система нагреется, и поджарить вареную картошку до хрустящей корочки.

На всякий случай поел над лавкой у окна, пролить молоко на скатерку «ручной стирки» как прибить витую пару гвоздями к стене. Пока жевал, разглядывал отрывной календарь, который показывал двадцать второе мая, субботу, а также портрет Виктора Гюго (с подписью, а то кто ж его знает у нас в лицо?), дальше шло напоминание о дате смерти великого писателя Франции. Ниже следовали подробные данные о восходах и заходах солнца, что‑то про луну, а также прочую астрономию. Дату на следующем листочке отпечатали красным цветом – воскресенье. Кроме этого, тут же была изображена какая‑то партийная трибуна. Листанул, полюбовался на картинки: машинки, самолетики, шахматные и шашечные доски, головы людей… Машинально сделал отметку – подумать о стартапе веб‑отрывных календарей, которые можно ставить виджетом на десктоп и поутру смачно отрывать мышкой листочек.

После нехитрой еды осмотрел единственную комнату, разделенную дощатой стеной‑ширмой с широким проемом на две части. Общая площадь небольшая, квадратов пятнадцать‑шестнадцать. Оштукатуренные и окрашенные все той же синеватой побелкой стены, низкий, метра два, дощатый потолок со здоровенной балкой посередине. К нему приделан кабель, на котором и висит единственная лампочка без абажура. Внешняя крученая проводка на фарфоровых изоляторах, квадратный черный выключатель, рядом с ним, как издевательство, круглая розетка белого пластика.

Пол – о, это чудо заслуживает отдельного описания. Он был монументален, сделан из широченных, более полуметра, половиц, неровно уложенных и вдобавок слегка разбухших и выпирающих на стыках. Толщина материала на ощупь, словно у железобетонной плиты, под моим немалым весом даже не шелохнулся. Воспринимать его как что‑то монолитно‑единое сложно, скорее, наоборот, для перехода с одной доски на другую надо приложить некоторое интеллектуальное усилие, попытаться «перешагнуть» через условную границу. Интересна система окраски, даже не поленился присесть и поковырять ногтем. Обнаружил слоев десять, большая часть отвратительного качества и все разного цвета. В итоге – дивные узоры на неровно вытертых местах.

На низких окнах, примерно от половины, шторки‑задергушки на леске, сшитые из пестрой ткани. Верхняя часть закрыта чем‑то вроде толстого тюля с крупным рисунком. В красном углу традиционная полочка, но икон нет, только квадратики невыгоревшей краски. Место образов узурпировали гипсовый бюстик Ленина и какая‑то книга. Нет, не Библия и даже не материалы ХХ съезда, не Ленин и не Маркс – «Лезвие бритвы» Ефремова, огромные золотистые буквы на затертой темно‑синей обложке! Вот уж чего не ожидал, наверное, в этом доме и «Туманность Андромеды» читали. Зря думал, что Катя «Аватара» понять не сможет – после таких‑то книг он как родной должен быть…