Жан-Жак Руссо - Новая Элоиза, или Письма двух любовников

Сыщешь ли ты чувствительной пример в ложных умствованиях рассудка, которой не опирается ни на что, кроме самого себя? Рассмотрим беспристрастно рассуждения твоих философов, достойных защитников порока, кои всегда прельщали только развращенные сердца. Не должно ли сказать, что нападая прямо на самые святые и торжественные обязательства, сии опасные толкователи вознамерились уничтожить вдруг все человеческое общество, основанное на верности договоров? Но рассмотри, каким образом извиняют они тайное прелюбодеяние. Оно, по их мнению, не причиняет никакого зла, даже супругу, которой о том не знает: как будто они могут быть уверены, что он и никогда знать не будет; как будто довольно уполномочить клятвопреступление и неверность, когда они не вредят другим; и как будто мало, чтоб возненавидеть преступление за зло, причиняемое от него тем, кои в оное впадают. Что же, когда не зло нарушить совесть, уничтожить совершенно силу клятвы и обязательств самых непоколебимых? Не зло ли, принудить себя сделаться лжецом и обманщиком? Не зло ли, заключать такие узы, которые принуждают желать ближнему зла и смерти? смерти даже тому, которого должно любить и с которым жить клялись? Не зло ли такое состояние, которое тысячу других преступлений всегда производит? Если б самое добро причиняло столько бедствий, то чрез сие одно злом бы уже стало.

Думает ли быть один из двух невинен, по тому что он со своей стороны свободен, и не изменяет никому в верности? Он обманывается прегрубо. Не только частная польза супругов, но всеобщая нужда всех людей того требует, чтоб чистота браков не нарушалась. Всякой раз, когда два супруга торжественно соединяются, входит тут мысленное обязательство от всего человеческого рода, о почтении сего священного узла, и уважении в них супружеского союза; что, мне кажется, весьма сильная причина против тайных браков, кои, не имев никакого знака сего союза, подвергают прелюбодеянию невинные сердца. Публика некоторым образом порукою такого договора, происходящего в ее присутствии; и можно сказать, что честь целомудренной женщины находится в особливом покровительстве всех добродетельных людей. И так, кто смеет развращать ее, тот грешит, во-первых тем, что заставляет ее грешить, и что всегда разделяются преступления, к коим приводят: сверх того он грешит еще точно сам собою, по тому что нарушает публичное и священное супружеское обязательство, без коего ничто не может пребывать в надлежащем порядке дел человеческих.

Тайное преступление, говорят они, никакого зла никому ни причиняет. Ежели сии философы верят бытию Бога и бессмертию души, то могут ли они называть тайным такое преступление, которое имеет свидетелем первого оскорбляемого и единого праведного Судью? Странная тайна, которую можно скрыть от всех глаз, кроме того, от которого скрывать ее всего нужнее! Хотя бы они не признавали и присутствия Божества, однако ж как они смеют утверждать, что сии беспорядки никому зла не причиняют? Как могут они думать, что все равно отцу иметь наследников не своей крови быть обремененную большим числом детей, нежели сколько бы он мог их иметь, и видеть себя принужденным разделять свое имение залогам своего бесславия, не чувствуя к ним родительской горячности? Положим, что сии толкователи Материалисты, тогда еще сильнее можно противоположить им сладкой голос природы, которой спорит во внутренности всех сердец против гордой философии, и коего не опровергали никогда справедливыми доказательствами. И так, ежели одно только тело производит мысль, и чувствования единственно зависят от органов, то два бытия рожденные от одной крови, не должны ли иметь между собой теснейшие сношения, сильнейшие чувства друг к другу, и сходствовать душой, как лицом; а то несильная ли причина к взаимной привязанности?

Не уже ли не делает то никакого зла, по твоему мнению, чтоб уничтожать или возмущать сей естественный союз чужою кровью, и повреждать в самом начале взаимную склонность, которая должна соединять всех членов семейства? Найдется ли на свете честный человек, которой бы без ужаса мог переменить ребенка другим у кормилицы? А меньше ли преступление переменить его в недрах матери?

Когда я рассматриваю свой пол в особенности, то сколько бед примечаю в сем беспорядке, которой, по их мнению, никакого вреда не производит! Не довольно ли и того уже, что посрамление виновной женщины, у которой лишение чести отнимает скоро и все прочие добродетели, послужит явным знаком, для нежного супруга, непозволенного согласия, которое хотят оправдать тайною? Не несчастие ли не быть больше любимым от жены своей? Что может она сделать хитрыми своими стараниями, как только более докажет свое непостоянство? Возможно ль обмануть взор любви притворными ласками? Какая казнь чувствовать, что рука любезного предмета нас объемлет, а сердце отвергает? Положим, чтоб счастье вспомоществовало благоразумию, которое оно так часто обманывало, оставим без уважения безрассудство вверить мнимую свою невинность и покой ближнего предосторожностям кои всегда Небо разрушает: то сколько употребить должно лжи, выдумок, лукавств, для прикрытия худого поведения, для обмана мужа, для развращения домашних, для ослепления публики! Какой соблазн для соучастников, какой пример для детей! Каково будет их воспитание между таких забот, чтоб безнаказанно удовольствовать порочной пламень! Куда денется спокойствие дому, и согласие Господ? Как! или всем тем супруг не оскорбляется? Что наградит его за сердце, которое ему принадлежало? Что возвратит ему почтенную жену? Что даст ему покой и безопасность? Что исцелит его от справедливых подозрений? Чем уверится отец в чувствах природы, обнимая собственных детей своих?