Жан-Жак Руссо - Новая Элоиза, или Письма двух любовников

Перо выпадает из руки моей. Несколько дней я была не здорова; разговор сего утра чрезмерно меня встревожил… голова и сердце у меня болят… я чувствую в себе слабость… не хочет ли небо сжалиться над муками моими?.. Я не могу ходить… я принуждена лечь в постель, и утешаюсь тем, что более не встану. Прости, единый предмет моей любви. Прости в последний раз, дражайший и нежный друг Юлиин. Ах! если я не должна больше жить для тебя, то не перестала ль уже я жить вовсе?

И так то правда, дражайший и жестокой друг, что ты опять возвратила меня к жизни и к моим печалям? Я видела счастливое мгновение, в которое могла соединиться с нежнейшею матерью; твои бесчеловечные старания меня удержали, чтоб долее ее оплакивать; и когда желание последовать за нею отвлекает меня от земли, в самое то время сожаление тебя оставить меня останавливает. Ежели я утешаюсь жизнью, то потому только, что не вовсе в прежнем состоянии избежала от смерти. Нет уж более в лице моем тех приятностей, за которые так дорого заплатило мое сердце. Болезнь, от которой я избавилась, меня от них освободила. Сия счастливая утрата уменьшит грубой жар человека столько лишенного нежности, что он осмеливается на мне жениться без моего согласия. Не находя во мне более того, что ему нравилось, он мало будет думать о прочем. Не нарушив данного слова отцу моему, не огорчив друга, которой спас жизнь его, я избавлюсь от сего докучливого человека: язык мой ничего не произнесет, но кой вид за меня говорить станет. Его отвращение защитит меня от его тиранства, и он найдет во мне столько безобразия, что не удостоит меня сделать несчастною.

Ах, любезная Клера! ты знала сердце постояннее и нежнее, которого бы то не отвратило. Его вкус не ограничивался чертами и видом; оно любило меня, а не лицо мое: всем нашим существованием мы были соединены друг с другом; и пока бы Юлия была та же, хотя красота могла пройти, любовь всегда бы оставалась. И они мог согласиться… неблагодарный! они был должен, по тому что я могла того требовать. Возможно ли удержать словом того, кто хочет возвратить свое сердце? Но хотела ль я возвратить мое… сделала ли я то?.. О Боже! должно ли, чтоб все непрестанно напоминало мне время, которого больше нет, и пламень, которой должен погаснуть? Тщетно я хочу исторгнуть из сердца моего сей милый образ; я чувствую, что он крепко с ним соединен; я его терзаю, но не могу освободить, и мои усилия истребить в нем толь сладкое воспоминание, лишь только более его умножают.

Смею ль я открыть тебе некоторое мечтание в моей горячке, которое вместо того, чтоб пройти с нею, мучит меня еще более и после моего выздоровления? Так, ведай и жалей о заблуждении разума несчастной твоей подруги, и благодари небо, что оно сохранило твое сердце от ужасной страсти, которая ею владеет. В самые опасные минуты моей болезни, я чаяла, во время жестокого жару, видеть возле моей постели сего несчастного; не таковым уже, как он некогда прельщал мои глаза в продолжение краткого благополучия моей жизни; но бледным, иссохшим, в смятении, и се отчаянным взором. Он стоял на коленях; взял мою руку, и, не гнушаясь состоянием, в каком она была не боясь заразиться ужасным ядом, целовал ее и обливал слезами При виде его, я почувствовала живое и нежное движение, какое иногда производило во мне нечаянное его присутствие. Я хотела броситься к нему, но меня удержали; и ты от меня отвела его; а всего чувствительнее меня поражало, что я чаяла слышать его стон по мере того, как он удалялся.

Я не могу изъяснить тебе удивительного действа, какое сия мечта произвела надо мною. Жар во мне был жесток и продолжителен; я была несколько дней без чувства; и в моих беспамятствах он часто мне мечтался; но ни одно из сих мечтаний не оставило в воображении моем таких глубоких впечатлений, как сие последнее. Оно так сильно, что не возможно мне истребишь его из чувств моих в памяти. Всякую минуту, всякое мгновение, кажется, я его вижу в том же положении; его вид, одежда, движения и печальной взор поражают еще мои глаза: я чаю еще чувствовать, что он целует мою руку; я чувствую ее омоченную его слезами; жалостные звуки его голоса приводят меня в трепет; я вижу, как его от меня удаляют, и еще силюсь удержать его: словом, все напоминает мне сие мнимое явление гораздо сильнее, нежели такие происшествия, кои со мной действительно случались.

Долго колебалась я сделать тебе сию доверенность; стыд удерживает меня сказать тебе о том на словах; но мое волнение, вместо того, чтоб утихать, день ото дня умножается, и я в необходимости открыть тебе мою глупость, Ах! пусть она овладеет мною совершенно. Для чего не могу я совсем потерять рассудка, которого малой остаток не служит ни к чему более, как только меня мучить!