— Сильвия, — шепчу я и хватаюсь за живот. Она смотрит на меня в середине разговора. — Я думаю, что мне нужно обратиться к врачу.
Я издаю стон. Тошнота уже почти подступает к горлу.
Она ахает и прижимает руку к моему лбу. Кто-то спрашивает в порядке ли я, но я едва слышу из-за того, что в ушах гудит.
— В больницу, — говорю я, сворачиваясь пополам и почти задыхаясь от боли. Так чертовски плохо. Становится хуже так резко. Я слышу какое-то движение. И сильные руки поднимают меня со стула.
— Ой, — начинаю хныкать я, так как мой желудок дико болит.
Моя кожа покрывается капельками пота, и я чувствую, что горю. Я смутно слышу, как Сильвия кричит что-то про Джеймса, когда меня кладут на что-то очень удобное. Все кажется нереальным, будто я смотрю на свою жизнь через объектив, а не через собственные глаза. Я чувствую себя далекой. Чувствую слабость. И эта боль. Невыносимая боль.
Меня не волнует, опозорюсь ли я, скручиваясь в положении эмбриона на мягком диване, когда толпа людей окружает меня, и кто-то прикладывает влажную ткань к моему лбу. В животе появляется какое-то странное, новое чувство. Я кричу, и перед глазами все темнеет.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
— Что с ней?
Джеймс... мой Джеймс. Он здесь. Подождите, а где «здесь»? Как же больно.
— С ней все было хорошо, но потом ей стало плохо, — с грустью говорит Сильвия.
Почему она грустная. Где мой Джеймс?
— В хирургическое отделение, живо, — слышу я чей-то голос и чувствую, как мое тело вибрирует, когда меня везут. Я лежу на чем-то мягком и не могу открыть глаза. Я слабо хватаюсь за простыню и еле-еле приоткрываю веки. Джеймс бежит рядом со мной, и его рука сжимает мою. Он смотрит на меня, и я вижу, что его зеленые глаза блестят от слез.
— Все будет хорошо, — говорит он и сжимает мою руку. — Прости.
За что он просит прощения?
***
— Мистер Фриман, подождите здесь, — говорит мужской незнакомый голос. Должно быть, я снова потеряла сознание.
— Пожалуйста, не дайте ей умереть, — молит он сквозь слезы, пока меня увозят, и темнота вновь поглощает меня.
***
— Ее аппендикс лопнул. К счастью, мы успели вовремя, но яд распространился. Какое-то время она будет в критическом состоянии, — тихо говорит женщина. — Яд вызвал инфекцию, которая называется «перитонит». Мы сделали все возможное. И теперь все, что мы можем сделать — это ждать.
Я слышу голос Джеймса. Его рука сжимает мою.
— Малышка, пожалуйста, не оставляй меня. Пожалуйста.
— Она справится, — говорит Мари. Я слышу всхлип, который может принадлежать только Джессике. Я хочу их утешить, сказать, что я здесь, но я не могу двигаться. — Она справится.
В животе все будто горит, причиняя дикую боль. Все мое тело горит. Я чувствую, будто меня оторвали от тела. Как будто меня уже там нет, но все же я там.
— Малышка, — тихо говорит Джеймс, и я чувствую, как его лоб прижимается к моему. — Я люблю тебя. Мне очень жаль, что все так вышло. Прости меня.
— Она справится, — я слышу успокаивающий голос Сильвии. — Ты знаешь, что она справится.
Тьма поглощает меня.
***
— Медсестра! — слышу я суету в палате. Кто-то что-то вытаскивает из моего горла, я открываю рот и задыхаюсь. Я хочу открыть глаза. — Она в порядке?
— Да, она просыпается. И это нормально, — говорит женский голос. — С ней все будет хорошо, мистер Фриман. Ее показатели в норме, температура спала, и она хорошо реагирует на лечение.
Я слышу облегченный всхлип, и Джеймс целует меня в лоб. Мне требуется несколько минут, что кажутся часами, но я все-таки открываю глаза. В комнате темно, только лампа над моей кроватью освещает комнату. Я медленно нахожу взглядом Джеймса.
— Ох, Майя, — вздыхает он, и слеза стекает вниз по его щеке. — Майя. Слава Богу, я...
— Эй, — говорю я тихо и касаюсь его руки. — Я опять хочу спать.
Он кивает и целует меня в нос.
— Я люблю тебя. Так сильно люблю.
— Я знаю, — я слабо улыбаюсь ему и проваливаюсь обратно в темноту.
***
Я чувствую легкий ветерок на своем лице и слышу звук вентилятора, который гудит где-то слева от меня. Я открываю глаза и улыбаюсь. Палата заставлена цветами, от которых стоит божественный запах, а еще открытками и подарками. Солнечный свет льется сквозь открытые жалюзи. Я в отдельной палате. Я знаю это, потому что в такой палате лежал мой отец.
— Эй, — мягкий голос Джеймса ласкает мои уши. Я слабо улыбаюсь и смотрю на него. Он растрепанный и все еще в своем костюме, в том самом, в котором был вчера с утра и до этого происшествия. Легкая щетина, которая появилась на его лице, очень ему идет. — Я скучал по тебе, малышка.
Читать дальше