Алексей Ельянов - Заботы Леонида Ефремова

Все вернулось. Все! И я снова становлюсь глуповато-восторженным и в то же время стеснительным и робким, как мальчишка, и вдруг пропадают у меня все слова, какими я мог бы рассказать о ней, о Кате, и обо мне, о нас.

Еще когда-то в техникуме один приятель спросил меня: «Какая она?» Я задумался. Она обыкновенная. Нет, это неверно. Ее лицо всегда живое, энергичное, наполненное каким-то порывом, желанием чего-то очень важного и необычного. Я часто видел в ее лице соединенность обликов: вместе оказывались север и юг. И вся она такая вот — надвое. То мается, мечется, места себе не находит, и тогда всем, кто рядом с ней, бесприютно; но уж если она обрадуется — на всех людей в мире хватит ее счастья. А вот все-таки — какая же она? Приятелю я ответил коротко: «Она мне самый близкий человек».

Теперь она совсем иная: усталая, подавленная, вся в себе. «Будь счастлив, Ленька», — говорят мне ее глаза. И она выпила свой бокал.

Всем это почему-то так понравилось, что снова послышалось: «Горько!» Теперь уж и в самом деле горько, только не кому-то, а мне.

Все же сволочь Мишка! Как он мог позвать меня, когда все знал? В запале, по пьянке? От счастья? Какое там счастье, я же вижу.

— Тост! Тост! Ленька, давай тост! — стал тормошить меня Сергей.

— Отстань, отстань, Серега. Не будет никакого тоста!

— Почему это не будет? Тогда я скажу. — Мишка поднял руку.

Боже мой, как он чинно поднимается, как уверенно держит бокал, как доволен собой, как распрямляются плечи, выпячивается грудь, как он кокетливо поигрывает голосом, ну просто душка, и говорит о дружбе прежних дней, о том, что мы никогда и ни за что...

— Мы все тут старые друзья. И, как говорится, старый друг лучше новых двух. Так вот, я обещаю перед друзьями, перед родителями и родственниками, перед всеми, что все сделаю, чтобы моя Катюша была счастлива...

— Ты, главное, почаще ведро выноси, — успел вклиниться Серега под общий смех.

— Принято, — сказал Мишка. — В общем, чтобы во всем она была довольна. Каждый день ей буду говорить о любви... Жизнь прекрасна и удивительна, так ведь? И все женщины прекрасны и удивительны, правильно я говорю? Но моя жена самая прекрасная из всех. Дай я тебя поцелую, Катюха!

Он начал целовать ее под аплодисменты. И целовались они не для виду, нет. Я ошибался, что Кате плохо. Все прекрасно у нее и удивительно, как сказал Мишка.

— А я еще хочу сказать, — снова заговорил он, довольный всеобщим вниманием и успехом, — есть случайности на свете. Случайно позвонил мне Ленька Ефремов, мой старый друг, случайно мы с ним встретились на улице, случайно обогнали одного чудака, и случайно оказалось, что у того тоже свадьба, и самая большая случайность — что у него в багажнике нашлась бутылка свадебного вина.

И еще — «мир тесен», — вспомнил я. Что же такое он знает обо мне?

— А может, это яд для гаишников? — не утерпел Сергей.

— Тогда пусть криминалист района взболтнет, понюхает и распознает, а врач порекомендует нам, — у нас тут за столом все профессии, от врачей до педагогов, но прежде всего мы — пешеходы. И я предлагаю выпить за всех идущих и едущих, за тех, кто в пути, короче говоря.

— Хороший тост для гаишника, — услышал я голос Грекова.

Мне тоже понравился тост, я взял в руки нашу трофейную бутылку, протянул какому-то мужчине в очках с тонкой позолоченной оправой, тот понюхал пробочку, сморщился комично, отколупнул пробку пальцем, влил густую бордовую жидкость в свою рюмку, поднес к губам:

— Ну, не поминайте лихом, — сказал он, когда замолкли шуточки, и все вдруг на секунду поверили, что в бутылке может быть яд. Криминалист района пригубил слегка, зажмурился, втянул и без того впалые щеки, глотнул.

— Потрясающая мальвазия! — восторженно выдохнул он. И сейчас же плотный молодой мужчина с вьющимися черными волосами, тот, кто мне назвал в коридоре свою сытную фамилию, Самохлебов, схватил руку криминалиста и стал громко, точно рефери на ринге, отсчитывать удары пульса.

— Ну вот, как всегда, врач появляется только для того, чтобы констатировать аут, — язвительно заметил Иностранец.

— Не умер, он жив! — крикнул Сергей. — Дайте мне сюда бутылку!

— Леньке, Леньке отдайте, — посоветовал Мишка. Он хотел, наверно, хоть как-то сгладить мое впечатление от взятки, а может, он заметил мою вытянувшуюся морду и понял, что слишком жестоко поступил, не раскрыв тайну своего сюрприза.

Я обошел вокруг стола, разливая всем густое самодельное вино торопливого шофера. «За счастливые случайности, за идущих и едущих, за всех, кто в пути...» Налил я и Мишке, и Кате. Рука моя подрагивала, и я капнул на белую скатерть, и даже одна капля попала на белое платье. Я покраснел, обозлился на себя, стал извиняться.