Алексей Ельянов - Заботы Леонида Ефремова

— Триста метров назад, говорите?

— Да, именно триста, а не пятьсот и не тысячу, — строго сказал Мишка, все еще не глядя на водителя — смотрел на пешеходов, на пробегающие машины, себе под ноги.

— Триста метров... это, что ли, там разве где-то... может быть, я чего не заметил, только навряд ли, а в общем, не знаю...

— Ваши права, — простодушно и даже как будто ласково сказал Мишка.

— Товарищ лейтенант, ну черт его знает, ей-богу не заметил. Оштрафуйте уж лучше.

— Ваши права, — еще простодушнее и более ласково повторил Мишка, впервые удостоив водителя взглядом.

Тот насупился, начал шарить по карманам. Медленно забирался то в один, то в другой. Наконец вытащил небольшую книжечку. Мишка взял права, не спеша раскрыл их, прочитал слева страницу, справа, проверил талон:

— Две дырки уже есть, будет третья, — сказал Мишка.

— Товарищ лейтенант, — взмолился водитель. — Да уж лучше штраф какой угодно. Там в книжечке лежит, возьмите.

— Это что, взятка? — строго спросил Мишка.

Водитель молчал, не зная, что ответить. Он только переминался с ноги на ногу.

— Я спрашиваю, взятка?

— Товарищ лейтенант. От чистого сердца. — Он сложил руки на широченной своей груди.

— Все ясно, гражданин. Я с чистым сердцем забираю у вас права. Вы превысили скорость и предлагаете взятку инспектору. Будем разбираться в ГАИ.

— Товарищ лейтенант! — чуть не закричал толстяк. Голос его, и без того тонкий, срывался теперь на писк. — У моей дочки свадьба! Спешил, понимаешь, подарки ей привезти. Что же я теперь буду делать без прав?

Мы с Мишкой переглянулись. А толстяк продолжал:

— Пятнадцать лет за рулем, и все с одними правами. А тут вот, дурак два уха, не заметил, ну ей-богу не заметил я этот знак, будь он неладен. С этой свадьбой не то что знак, голову проглядишь. Вот станете, молодой человек, папашей, поймете мое самочувствие.

Мишка помолчал.

— Свадьба — дело уважительное, — дружески сказал он, возвращая права.

— Скоро он поймет ваши чувства, — заметил я обрадованному водителю. — Сегодня как раз женится.

— Да ну! — театрально растопырил руки толстяк. — Поздравляю, от чистого сердца поздравляю. И чтоб всякие у вас были: и серенькие, и беленькие, и в полоску. С детишками трудно, а без детишек еще труднее. Подождите-ка, я сейчас. — Водитель торопливо подошел к своей «Победе», порылся там и понес к нам, сияя от благодарности и удачи, бутылку вина.

— Товарищ лейтенант, не побрезгуйте. От чистого сердца. Я это сам делал. Из вишни. Настойка как раз для молодоженов. Берите, у меня еще есть. Я к свадьбе готовился основательно. Берите, берите.

Мишка взял бутылку. Взболтнул ее, постоял, подумал, передал мне.

— Спасибо, — сказал он. — Но все-таки нарушать правила не советую. А то по дороге все бутылки раздарите.

— Что вы! Я уж теперь поползу черепахой, — заверил водитель, влезая в машину. Упитанное его лицо благоговейно улыбалось, но в глазах было еще и такое, что появляется, когда упадешь и нужно отряхиваться на людях.

Мишка подошел к мотоциклу, тот все еще подрагивал на малых оборотах.

— Видишь, какая у меня работа? Перегнешь палку — плохо. Недогнешь — тоже плохо.

— А взятки часто предлагают?

— Да когда как. Только это ни к чему. Уж если по-человечески, вроде как сейчас. Тут ведь не возьмешь — обидится. Зачем старику настроение портить? Так я говорю?

— Да вроде так.

— Сам пойми, закон законом, а жизнь жизнью, тут как повернешь. Мне ведь ничего не стоило его наказать. — Мишка проводил взглядом медленно уезжающую «Победу». Шофер кивал и улыбался. — Но я думаю, лучше человека сначала припугнуть, а потом помиловать. Он и урок этот запомнит, и сердце у него на месте. Он теперь знаешь как будет обо мне вспоминать? Ему теперь все гаишники покажутся братьями.

— А может быть, лопухами? — не удержался я.

— Ну, знаешь! Мы хоть и проходили с тобой педагогику, но ты, я смотрю, не педагог. Вспомни-ка Скрип-скрипа.

— Павла Ивановича?

Я хорошо его помнил. Сухой, высокий, сумрачный с виду, он долго ходил перед черной доской, не обращая внимания на нас, первокурсников. Он припадал на правую ногу, и при каждом шаге был слышен скрип протеза. Что-то пугающее было в этом. Павел Иванович подходил к окну, минуты три разглядывал стайку воробьев, а потом слышали мы голос, чем-то тоже похожий на скрип протеза:

— Ну что, будущие педагоги, воспитывать людей, учить их честности, добру и порядочности — это вам не станки собирать. Это самая трудная наука на свете, так что от меня пощады не ждите. Имейте это в виду.