Оксана Демченко: Мир в подарок. (Тетралогия)

Реальность вывернулась и дрогнула, корабль втянулся в прокол и потек – сминая сознание стаи, плавя знакомое и переливая его в новую форму, где теряют смысл и время, и пространство, и все привычные планы реальности. Йялл ощущал процесс точнее и подробнее прочих – как капитан и брат Сати. Для нее в происходящем не было тьмы и провала сознания. Контроль сохранялся, хотя и был он чуждым и явно сторонним. Но – был и берег Сати, гостью и в то же время часть себя, малую и странную. Совсем непонятную, и оттого особенно ценную. Сати Трой, сестру Йялла, сына Даура, сына Йалла, родившегося в семье первого из свободных Йяллов. Люди с ума сходят уже от имен волвеков, повторяемых из поколения в поколение: они‑то не улавливают тонких нюансов звучания, доступных стайным. Непонимание на ровном месте… Первый из вожаков устранил его, предложив менять имена хотя бы каждое третье поколение. И это еще одно подтверждение возможности решения проблем, порождаемых несходством.

Мысли плелись в странные и нелогичные цепочки, петляли, цепляясь к мелочам вроде имен или их происхождения. Реальность выворачивалась и корчилась. «Иннар» тек через прокол непрерывно, исчезая из прежнего своего положения и одновременно занимая новое.

Первым ожил и опознался глубинным инстинктивным уровнем реакций отклик связи с кораблем. Лайл был здесь, неизменный и сосредоточенный, душа «Эйма» и его мозг. Он контролировал процесс. Он уже собрал данные по сектору финиша – пустому в самой наивысшей и надежнейшей степени.

Вернулась способность воспринимать себя: дышать, ощущать пульс, слышать звуки. Видеть мир.

Йялл восторженно‑низко зарычал, приглашая общее сознание экипажа изучать новое и свою смешную ничтожность пылинки возле огромного белого солнца чужого мира. Молодого, безумного, расшвыривающего энергию, сжигающего себя так быстро и азартно, что находиться даже на этой, весьма удаленной орбите едва посильно. И то – благодаря помощи. Их приняли и оберегают. Для взгляда волвека вполне отчетливы переливы яркости свечения на границе области финиша, защищающей неизвестным способом от излучений и искажений поля, от незнакомого рисунка планов, слегка вибрирующих в зоне прокола, еще не успокоившихся.

– Пожалуй, все же мы удачно напросились в гости. – В глазах Риана плясали огоньки азартного интереса. – Я и не надеялся забраться так далеко от дома. Что еще раз подтверждает: крылья, настоящие – они есть только у души. Полет никакого отношения не имеет к анатомии и строению тела… – Риан сыто прищурился. – Сати, мышонок, тебе нужна помощь? Ты не мелочись, бери, сколько требуется, и отдавай, не скупясь… Чем бы ни был этот Узор, он тебя вытащил в мир из безнадежного и обреченного состояния гибнущего зародыша. Это требует должного ответа.

– То есть мы прибыли сюда отдать ее? – ужаснулся Йялл.

– Каждый в стае знает, что общность есть работа, – строго указал Риан. – Каждый отдает. И принимает. Только глупцы и эгоисты копят и держат под спудом, для себя одних. Всякая взрослость – это умение взглянуть в глаза своей тени. Сейчас пришло время для Сати встать на лапы, если так можно сказать, и заглянуть в зрачки не зверя даже, а целого мира, однажды соединившегося с ней. Пугающего, непостижимого – и манящего. Не рычи. Настраивайся. Чем бы ни был Узор, ему теперь не легче: он тоже смотрит в глаза неведомого, имя которому – Сати, проводник нашего видения мира… Ты опять будешь контролером канала, как я полагаю. Я синхронизирую процесс и чуть‑чуть его подправлю.

Безумная звезда расплавленной белизны, выжигающей сознание при прямом взгляде, висела совсем рядом. Планета кипела возле нее, широким конусом испаряя себя и порождая удивительную и многообразную игру миражей в хвосте, который тащила за собой по орбите. Чем бы ни был Узор – он находился там, в пекле кипящей планеты. Огромной, ничего подобного ей не имелось в системе родного Релата. Узор плавился и менялся, дрожал и бился, тянулся нитями любопытства к своей малой части, совершенно чуждой, позволившей обрести новое: взгляд на себя извне, ощущение времени, осознание самого факта полноценного присутствия в мире.

И Сати смотрела, выжигая себя, но более не пытаясь спастись, закрыться и прекратить безумие горения. Чуждость сдирала заживо кожу и рвала на части, впитывалась и пронизывала, вырывала из пластов реальности, перекраивала планы и испаряла из них даже сам след существования прежнего… Новое представление о себе, взращиваемое в зародыше чужого типа жизни, желало вернуться домой, избавиться от телесности и ограниченности человеческого бытия.