Александр Баунов - Миф тесен

Считать, что современный режиссер извратил неприличными намеками невинный шекспировский текст можно, зная Шекспира исключительно по имени или в пересказах. У Шекспира с намеками все в порядке.

Вот воспитательница нежнейшей, невиннейшей Джульетты рассказывает:

В тот день она себе разбила лобик,

А муж мой (упокой его Господь —

Вот весельчак-то был!) малютку поднял.

«Что, — говорит, — упала ты на лобик?

А подрастешь — на спинку будешь падать.

Не правда ли, малюточка?» А крошка

Утешилась и отвечает: «Да».

А вот диалог Петруччо и Катарины в «Укрощении строптивой»:

П.: Возьму и вырву жало — вот и всё.

К.: Сначала ты найди его, дурак.

П.: Известно, где оса скрывает жало.

В хвосте.

К.: Нет, в языке.

П.: А в чьем, скажи?

К.: В твоем, раз о хвосте сболтнул. Прощай.

П.: Как! Мой язык в твоем хвосте? Ну нет!

Я — дворянин!

Вот из «Гамлета» — это который весь о высоком, быть или не быть, настоящий джигит, как за папу отомстил:

Офелия: Вы колки, мой принц, вы колки!

Гамлет: Вам пришлось бы постонать, прежде

чем притупится мое острие.

Это еще в целомудренных русских переводах для совиздательств.

Дело, конечно, не только в том, что депутат не смотрел, не читал, не слушал «Сна в летнюю ночь», не понял, что такое шекспировская комедия, и не знает, что такое Шекспир. Дело в том, что депутат — как это типично для многих людей его круга — неправильно понимает, что такое классическая литература.

Для него классика — это то, что в детстве. То, что в школе. Ну что он, в самом деле, Пушкина, Гоголя, Шекспира, Достоевского со школы перечитывал? Депутату ни к чему. Зачем это солидному взрослому человеку. Классика — это то, что осталось далеко позади, в босоногом детстве. Как светлая сказка. И она должна этому далекому смутному воспоминанию, этому туманному представлению о чистом и нежном детском возрасте соответствовать. А если не соответствует, значит, кто-то ее испортил. Иностранцы или извращенцы, скорей всего.

По понятным причинам с детьми читают не все, а когда читают, не на всем акцентируют внимание. Был такой древний гимназический термин — чтение ad usum delfini. Да и вообще — из взрослого состояния детство кажется невинней, чем оно было на самом деле. Поэтому когда взрослый человек обнаруживает, что у Пушкина, Чехова, у Шекспира есть секс, есть всякие — сами знаете какие — намеки, есть «метастазы», он не сомневается, что это Пушкина, Чехова, Шекспира извратили.

Ведь для него классика — это литература детства. Детская литература. Классика же вообще нужна только для преподавания в школе. Зачем она еще-то нужна? Не читать же.

Классику и детскую литературу путают потому, что и то и другое читали тогда, давно, а с тех пор нет. Вот, кстати, и простой ответ, почему Олден перенес действие «Сна» в школу. Для многих англичан Шекспир тоже ведь школьный автор.

Открою глаза депутату, пусть он как вице-спикер передаст это маленькое откровение остальным депутатам Думы, а они — дальше, тем немногим, до кого смогут донести, по цепочке. Классика — для чтения, смотрения, слушания, а не чтобы по ней училке отвечать. И она для взрослых.

Концепция отечества снова переменилась. Только, года так с 2013-го начали привыкать к тому, что мы-то и есть настоящая Европа, не сбившиеся с верной дороги хранители европейских ценностей, как объявлено новое: мы теперь вообще не Европа, а другая, особая цивилизация.

«Россия должна рассматриваться как уникальная и самобытная цивилизация, не сводимая ни к Западу (Европе), ни к Востоку. Краткой формулировкой данной позиции является тезис: “Россия не Европа”, подтверждаемый всей историей страны и народа», — пишут создатели новой культурной политики. «В преподавании истории у нас доминирует “прозападный ценностный подход” и “одномерная концепция тоталитаризма”», — беспокоятся авторы официального доклада об обучении детей прошлому.

Мы-то знаем, что тоталитаризм богат и разнообразен: хватит европоцентризма в учебниках, где Россия меряется с Западом — то догоняет его, то отстает. Почему точка отсчета не Индия, не ацтеки, а про Наполеона всегда больше, чем про его современника императора Цзяцина.

Побыли старой, настоящей Европой — и хватит. Европа оказалась неблагодарной, не поверила, что мы ее спасители. Пришли к своим, а свои не приняли. Мы за это обиделись и передумали быть своими. Им же хуже, найден новый выход, еще более блестящий: мы теперь совсем не Европа, вовсе не Европа, никакая не Европа и никогда не были. Знать не знаем, ведать не ведаем. Сидим на астероиде, поливаем розу, починяем вулкан.