Александр Баунов - Миф тесен

Ну и что? Ведь христианство — это не экзамен на знание учений и писаний. Это то, каково с тобой твоим ближним. А им с тобой хорошо, когда ты делаешь им подарки, радуешься их подаркам, фотографируешься с ними под волынку с оленями — жалко, что они не живые, а то их можно было бы сразу угостить свежим сеном и конфетами. Четвертый час тропического ливня, он тут каждый день по вечерам заряжает на час, а сегодня что-то затянулся. Старый крепкий колониальный отель, три патио, в них в основном белые постояльцы пьют джин, экспериментируют с едой и, наконец, устав от проб и ошибок, заказывают пиццу «Наполитана», которую пытаются испечь люди, не слышавшие про Неаполь. Смуглый пианист играет «Тихая ночь, святая ночь». Вода стекает по пальмам, вислым корням баньянов и по тому, чему в наших языках нет названия. Елка из какой-то местной туи. За периметром патио — туземная жизнь. Selamat Natal. Рождество справляет такая дальняя провинция, которая не снилась никакому Риму.

Сразу было удивительно, как такой безыскусный лозунг: «партия жуликов и воров» — стал настолько популярным. Он как-то слишком прост и недостаточно конкретен. Но вот до всякого Навального пелевинский комиссар Петр Пустота корит себя после очередного общения с революционным народом: «Даже если допустить, что власть в этой страшной стране достанется не какой-нибудь из сражающихся за нее клик, а просто упадет в руки жулья и воров, то и тогда русский интеллигент, как собачий парикмахер, побежит к ним за заказом». Невольный первоисточник.

А ведь текст-то из 90-x годов, когда никакой «Единой России» не было и в помине. Вот что имеет в виду Гораций, когда упорно называет поэта пророком — vates. Партии еще не было, а Пелевин уже знал, как она будет называться.

Не в том примитивном смысле, что Навальный стырил дефиницию у Пелевина, а в том, что они вытащили ее из общего воздуха — из того эфира, откуда поэтам диктуются стихи (только успевай записывай) и откуда вообще появляются целые удачные тексты и отдельные фразы.

Как всякое меткое выражение, оно существует как бы са­мо по себе, висит, так сказать, в пустоте между людьми. Просто Пелевин, будучи vates, поймал его оттуда раньше.

Что же в нем удачного? Как каждая формулировка, пойманная в этом самом эфире, она не лишена поэтической формы. Без ритма трудно войти в резонанс с подсознательным, а без него не овладеть сознанием масс. Партия жуликов и воров. Две дактилические стопы, и один анапест в конце. Партия жуликов и воров призрачный сбрасывает покров, кто не согласен пасти коров, будет пасти гусей.

Хотя, на мой вкус, последний анапест «и воров» по инерции от двух первых дактилей произносится с почти ударным «и». Так что получается своего рода русский «кретик» — отсутствующая в нашей метрике, но существовавшая на ее античной родине стопа из двух долгих (у нас — ударных) по краям и краткого (безударного) посередине. Впрочем, «и воров» можно считать двумя усеченными анапестами.

Такой лозунг, как свойственно стихотворной строке, становится понятен до всякого анализа, интуитивно, — сходу и непосредственно: таково свойство смысла, усиленного ритмом. Он не требует ни объяснений, ни улучшений. В самом деле, почему, например, не «бандитов и воров», или не «казнокрадов и воров». Во-первых — хуже ритм. Во-вторых, почти любая другая пара к ворам хуже и по смыслу.

Воры — это, понятное дело, — nomen generis, родовое понятие — самое общее определение, к которому мы относим правящую партию. Но к нему требуется уточняющее. Так сказать, species. Кот обыкновенный или камышовый?

Казнокрады — слишком конкретно и интеллектуально, бюрократы — несколько нейтрально, и главное — и то и другое слишком серьезно. И то и другое клеймит, но не унижает, не высмеивает. В этом клейме нет ямба, сатиры, анекдота, карнавала. Это гражданская лирика. Учил ты жить для славы, для свободы, но более учил ты умирать. Бледный стоял Мальчиш, но гордый.

Бандиты — пара к ворам еще хуже. Бандиты — это совсем серьезно. Это уже страшно, их можно испугаться. А фраза сигнализирует, что бояться не надо. К тому же в определенном проценте носителей народного сознания бандиты — это еще и уважаемо. Бандит — серьезный, авторитетный человек, хорошо поднявшийся, пусть по своей специфической иерархии.

Другое дело жулик. Жулик — это из южнославянских языков, с Балкан, от тамошнего глагола со значением «драть», «лущить», к нам попал, видимо, через Одессу. Воры — они вообще воры, а жулики — мы и сами чувствуем, и Ушаков подтверждает, — они или мелкие воры, не брезгуют стянуть полотенце в гостинице, или люди, «склонные к мошенническим проделкам и обману»: обсчитать, обвесить, недодать сдачи, продать подержанный айфон как новый. Разновидность вора, который ворует, так сказать, в глаза, общаясь или даже используя личное отношение с жертвой.