Анатолий Малкин - А потом пошел снег… (сборник)

Привычка оператора Егорика держать камеру готовой к работе и никогда ее не прятать в кофр оправдала себя на сто процентов. Выскочив на нос ледокола, они увидели, как медленно он надавливал на ледок, слегка его надщелкивая и расщепляя на многогранные осколки, которые летели по зеркалу ледового поля, может, на сотни метров, отбрасывая множество солнечных бликов, из которых сплеталась сеть теней, ложившаяся на корпус корабля и лица людей кружевной вуалью, превращая их в персонажей диковинного шоу.

Они вели себя как безумцы – ребята с ледокола потом говорили, что всерьез подумали, что им прислали группу трехнутых, – махали руками, прикладывая пальцы к губам, требуя тишины, и в конце концов добились своего – замолчали все, даже чайки не кричали, как обычно, и над морем начал царить ксилофонный оркестр, будто собранный из гигантского количества инструментов.

Егор, колдуя с разными фильтрами и объективами, застыл на самом носу ледокола и в борьбе с солнечными бликами творил финальную картинку для фильма. А все остальные в темных очках на загоревших под жарким полярным солнцем лицах блаженно улыбались, впитывая кристальной чистоты звуки, которые складывались по своей прихоти в завораживающую мелодию, пока не заревела басом толстая Женька, которая стояла в больших лопухах наушников, натянутых на шапку, подняв над головой мохнатую ветрозащиту микрофона. Она показывала рукой куда-то наверх, на надстройку, потом вниз, за борт, требуя выключить свистящие локаторы и остановить движение атомохода, который скрипел бортом о лед и мешал ей записывать звук. И очарование момента, конечно, исчезло, потому что на палубе начался хохот, толстая Женька в ответ визгливо орала, что она не виновата, оператор Егор, схватив камеру в охапку, ушел с палубы страдать в каюту, а он все еще улыбался, потому что только ради этой музыки и стоило быть здесь.

Он был так наполнен этим счастьем, что пропустил мимо сознания ироничный, исполненный взрослой снисходительности взгляд Сони, который она бросила, уходя с палубы в сопровождении плечистой фигуры в красивой фуражке.

Прозвучала какая-то команда по громкой связи, ледокол добавил хода, ледок жалобно затрещал, разламываясь быстрыми узкими трещинами на отдельные куски, и под рев хриплого гудка атомоход начал снова ломать многометровый многолетний лед.

Синхронов на этот день не планировали, потому что им не хватало фактуры работы вахты, и они наползались до упаду по рубке и машинному отделению; Соня не показывалась, и он понял, что тревожится и что не может отогнать мысли о ней, стал рассеян, придумывая повод для поисков, но все решилось само собой – группа взмолилась, серьезно оголодав, он сделал стоп, и все гурьбой пошли в кают-компанию.

Сони там не было. То ли ее уже покормили, то ли накрыто было в другом месте – неприятные мурашки, которые пробежали по спине при этой мысли, ему не понравились, – он вообще-то был не то что суеверен, но ощущениям своей животной сущности вполне доверял, считая, что именно благодаря своим инстинктам, или подсознанию, по-ученому, он избежал много плохого и во многом хорошем успел быть первым.

Поковыряв для вида жареную камбалу и хлебнув очень вкусного компота из сухофруктов, он вскочил из-за стола, что-то буркнув насчет капитана и просмотра, и, проходя между столиков, вдруг поймал быстрый, жадный взгляд толстой Жени. Отметив слишком безразличное выражение лица у директора Вали, который о многом раздумывал за своими всегда полузакрытыми глазами, понял, что он уже на крючке, и выскочил за дверь, матеря себя за невнимательность и неосторожность, и растерялся. Пустынный коридор уходил в обе стороны, вдали плавно закругляясь по линии надстройки, двери в каютах были одинаковыми, фамилии на них ничего ему не говорили, и чувства он испытывал странные и глупые, как когда-то в молодости. Он понимал, что его несет туда, где у него не будет защиты, что он теряет контроль над ситуацией, что эта хрупкая девочка ощущает его слабость и балуется, опробывая свою неожиданную для нее власть. Он боялся, да, он был напуган тем, как его тянуло к ней, как внутри все замирало, когда он видел ее, – он давно не испытывал ничего подобного, да, он боялся стать посмешищем, попасть в глупую, неостановимую ситуацию, и он знал, что избежать этого он уже не сможет.

Он прошел уже довольно далеко по коридору, причем пошел по наитию, куда потянуло, не зная, что он, собственно, хочет найти, или узнать, или предотвратить, но не хотел, чтобы было понятно, что он ее ищет.