Сара Вульф - Zhiestokiie_i_liubimyie_-_Sara_Vul_39_f

И это здорово… только все это перерастает в истерику.

– 2 –

Его выдала кривая ухмылка мальчишки.

Он улыбался так, как улыбаются подростки, когда собираются выкинуть какую-нибудь пакость. Вполне вероятно, жестокую и мучительную. А также, скорее всего, незаконную и, безусловно, доставившую им незабываемое веселье. Однако нисколько не сомневаюсь, что вовсе не забавную для людей, над которыми ее провернут.

Вот почему я следую за ним. Я прекрасно знаю эту ухмылку. Знаю ее ценность, как каждую частичку своей души. Ведь сам лично не единожды прибегал к подобной улыбке, когда был глупым, злым мальчишкой, который потерял отца и вынужден был отыгрываться за это на всем мире. За пару мгновений до того, как я поднял биту на Лео, на моем лице расплылась именно эта улыбка. Однажды эта же улыбка красовалась на моем лице во время сопровождения женщины, которая находила сценарии изнасилования безмерно сексуальными.

После того, как я покинул ее, меня рвало еще целый час. Я пытался вытравить ее из своих воспоминаний, пытался очистить себя от порока. Очистить все человечество.

Но не смог.

Я следую за мальчишкой, который приводит меня к двум своим – уже без сомнения – соучастникам. Первогодки в старшей школе, наверное. Тощие, в узких джинсах и с наушниками, свисающими из карманов. Ни мускул. Ни опыта. Ни мужества. Вот почему они загнали бомжа в угол между мусорным контейнером и стеной, исписанной граффити карамельного цвета, которое уже потемнело по краям. Прогнило. Малолетки смеются и толкают одетого во фланелевую рубашку и грязные брюки бездомного, который дрожащими руками вцепился в незадолго выуженный из мусора полусъеденный банан. Его загорелое лицо украшает спускающаяся до груди седая запутавшаяся борода. Мужчина что-то бормочет себе под нос; настолько тихо и быстро, что походит на песнопение… или проклятие. Он не хочет умирать. Он каждый день борется за жизнь.

– Что? Я тебя не слышу, чокнутый ублюдок! – Мальчишка театрально наклоняется, приложив руку к уху. – Говори громче, думаешь, мы услышим твое дерьмо, если ты будешь так мямлить.

Второй парень достает из кармана телефон и направляет на них объектив.

– Готово. Записываю, можешь начинать.

Третий мальчишка хмурится.

– Не надо, чувак, кто-нибудь увидит.

– Нет, никто не увидит, – рявкает второй подросток. – В любом случае, мы снимем его со спины. – Он поворачивается к первому мальчишке. – Мы снимем тебя со спины. Давай!

Первый парень колеблется, и тогда я понимаю, что он не представляет собой реальную угрозу, впрочем, как и третий, который выглядит очень нервным, словно только и ждет подходящего момента, чтобы сбежать. Второй парень, тот, что с камерой. Вот кто представляет настоящую угрозу. Трус, прячущийся за объективом камеры, точно так же, как и Рен той ночью. Однако, в отличие от Рена, мальчишка весело улыбается. У Рена не было и намека на улыбку. Он будто пребывал в коматозном состоянии, совершенно ничего не соображал. Словно спрятал свою душу глубоко-глубоко, дабы уберечь ее от насилия. Этот же, «великий видеооператор», подстрекает, подзадоривает, понукает, используя всю маленькую, больную власть, которой располагает в своем долговязом подростковом теле.

Прежде чем выбить камеру из его рук, кратко благодарю любого слышащего меня Бога. Я прожил достаточно, чтобы изучить разницу между просто плохими людьми и по-настоящему ужасными. К сожалению, некоторым этого не суждено узнать, и им причинят боль.

Как Айсис.

Как Софии.

Сердце болезненно щемит, и я снова наношу удар, но на сей раз по его лицу. Мальчишка отшатывается, а сквозь его пальцы, которыми он прикрывает нос, течет кровь. Его друзья отскакивают в недоумении. Бездомный вскрикивает и, прикрыв голову тощими руками, забивается в угол.

– Твою мать, ты кто такой?! – кричит второй мальчишка.

– Никто не имеет права бить Реджи! – Первый мальчуган принимает боевую позицию.

– Убирайтесь отсюда, – спокойно произношу я, – или вы будете следующими.

– Да пошел ты! – Первый бросается на меня, и я, увернувшись, одним плавным движением заламываю его руки за спину. Он борется, пытаясь пнуть, ударить головой, но у меня стальная хватка.

– Эй ты, помоги своему другу подняться, – обращаюсь я третьему, – и уходите. Когда будете за углом, я отпущу вашего приятеля.

Третий от напряжения покрывается испариной, его глаза мечутся между истекающим кровью и обездвиженным мной. Приняв наконец верное решение, парень помогает подняться своему приятелю с камерой, тот, яро матерясь, хватает свой телефон и, прихрамывая, скрывается за углом вместе с третьим. Я выжидаю около ста секунд и отпихиваю первого мальчишку. Он отступает и со свирепым, перекошенным выражением на лице указывает на меня пальцем.