Клэр Шеридан - Из Лондона в Москву

Начну описание событий с того дня, когда я встретила в Лондоне Каменева. Начало кажется внезапным, но всё, что произошло до этого, не имеет с ним никакой связи. Довольно часто незначительное событие может круто изменить нашу жизнь. В августе я собиралась вместе с друзьям отправиться в путешествие на яхте. Весь год я много работала и сильно нуждалась в отдыхе. Яхта уже стояла у причала. В день нашего отплытия мой друг предложил познакомиться с Каменевым и Красиным. Я с радостью восприняла это предложение, было очень любопытно встретиться с настоящими большевиками, поскольку не имела о них ни малейшего представления. Я часто думала, что если бы мне предложили на выбор сделать бюст, то я непременно бы выбрала Ленина, самого интересного, загадочного и такого недоступного человека! Даже не могла и мечтать, что мне представиться этот шанс.

Меня часто спрашивают, почему я, женщина, отважилась на общение с большевиками. С большим убеждением утверждаю, что присутствие женщины всегда вызывает рыцарское отношение к ней. Лучше, когда тебя защищают все, а не только один. И в Москве, и в Нью-Йорке, я ощущала это галантное отношение к себе.

Но пора остановиться. Моя книга уже набрана для печати, и посыльный стоит в дверях в ожидании, когда я закончу последние строчки этого вступления. Вспоминается, как долго и напряжённо Уоттс работал над скульптурой «Физическая энергия». Уоттс не был скульптором, но его «Физическая энергия” выразила сущность самого художника. Я не писательница, но подобно Уоттсу, я вложила самое сокровенное в эти строки. И уже ничего нельзя изменить и исправить.

Клэр Шеридан.

Нью-Йорк, 12 февраля 1921 года.

14 августа, 1920 года. Суббота.

Следуя совету Фишера, в 10:30 утра я встретилась с господином М. Он взял такси, и мы отправились на Бонд стрит, где находилось представительство Каменева и Красина. Около двадцати минут нам пришлось подождать в приёмной. Меня охватило волнение. Здесь, сейчас мы увидим этих чудовищ, которые набросятся на нас и растерзают! Большевизм, пошатнувший мир, и эти люди, чужие, совершенного другого круга, и эти мифы, ставшие уже легендой…. И я совсем рядом.

Тем временем, моё внимание привлекли люди, работавшие в приёмной. Кто они такие? Что заставило их вступить на путь большевизма? Чем заняты их мысли, и насколько продуктивны их идеи?

Пока мы ожидали аудиенции, господин М. разъяснил мне, что многие имеют искажённое представление о большевиках. Поэтому я отчасти оказалась подготовленной к встрече.

Наконец, нас пригласили пройти в кабинет господина Каменева, который при виде меня любезно улыбнулся. Мы сразу начали разговор, который вели по-французски, и обсудили, сможет ли он мне позировать. Я спросила, запретило ли новое большевистское правительство искусство в России. Каменев взглянул на меня с удивлением и произнёс: «Mais non! Художники у нас – самый привилегированный класс». Тогда я поинтересовалась, достаточно ли они зарабатывают. Он ответил, что их доходы намного выше, чем у министров правительства. И далее пояснил: в России больше всего ценится Искусство и Талант, и огромное внимание уделяется развитию культуры. Каменев высказал предположение, что следует немедленно приступить к работе над его, Каменева, бюстом. Ведь никто не знает, что может произойти в скором времени, и «какой каприз монсеньера Ллойда Джорджа» окажется приемлемым, чтобы выслать Каменева из страны. Поэтому мы договорились встретиться во вторник, в десять утра. Господин Каменев любезно проводил нас в кабинет Красина. Господин Красин оказался чем-то занятым, у него был посетитель, и не совсем понял, что мне нужно. Но он согласился позировать мне в среду, в десять утра.

17 августа. 1920года. Вторник.

Каменев пришёл точно к десяти часам утра. Сказал, что в его распоряжении всего лишь час времени, но просидел в студии до часу дня, и мы почти без остановки провели в беседе три часа. Не знаю, как мне удалось работать и одновременно столько много говорить. Я больше сосредоточилась на разговоре, и работала машинально. Тем не менее, спустя три часа, бюст получился очень похожим на оригинал.

У него несложный контур лица: оно правильной овальной формы, прямой нос, к сожалению, немного вздёрнутый на конце. Ему трудно было казаться серьёзным, поскольку с его лица не сходила улыбка. Даже когда он сжимал рот, в глазах по-прежнему искрился смех.

Моя скульптурная композиция «Победа» не была накрыта полотном, и когда он вошёл, то сразу обратил на неё внимание. Я пояснила, что это работа представляет собой победу Союзников. Но он воскликнул: «Нет! Это Победа любой эпохи…. Какая боль! Какие страдания! Какой надрыв!». Затем он добавил, что это произведение – самая лучшая пропаганда пацифизма из всего, что ему приходилось видеть.