Слава Бродский - Бредовый суп

– Нет, – сказал я.

– Вы опять ничего не поняли? – спросил Веня.

– Да, – сказал я.

– Что значит “да”? – спросил Веня.

Ноги

Пичурино, 10 июля 1989 года

Мы сидели на пасеке. Обстановка была такая: подсолнух цвел вовсю, но нектар не выделял. В общем – муть.

Ну, конечно, это я так говорю, чтобы вам понятно было. А вообще-то у нас так никто не говорит: “нектар не выделял”. Говорят просто: “не выделял”. И все. И всем все понятно. И не надо никаких лишних слов.

А вот почему подсолнух не выделял, никто не знал. И жарко было, и дождь недавно прошел, а он не выделял и все тут.

Я сидел в ожидании завтрака и читал газету, которую мне вчера оставил Аркаша. Газета была за прошлый год и имела мудреное название “ The Wall Street Journal” . А когда Аркаша оставлял мне ее, у него был такой вид, как будто он отдавал мне самое ценное из того, что у него когда-либо было.

Я уже с полчаса не мог продвинуться дальше одной статьи в этой газете и пытался понять, о чем в ней идет речь.

Там говорилось об акциях какой-то компании. И все думали, что эти акции должны были пойти вверх. И думали так, несмотря на то, что вместо дохода в семь центов за год, который у компании был в восемьдесят седьмом году, она объявила об убытках в одиннадцать центов. Почему при этом все думали, что акции должны были пойти вверх, понять было весьма трудно.

Но потом в статье объяснялось, что акции должны были пойти вверх оттого, что на рынке, где акции этой компании продавались, все ожидали, что убытки будут не одиннадцать центов, а четырнадцать. И следовательно, эти одиннадцать центов убытков были хорошей новостью.

Но оказалось, что, несмотря ни на что, акции пошли все-таки вниз. И в статье нашлось объяснение и этому. Оказывается, на какой-то улице (по-видимому, рядом с этим самым рынком) наряду с ожиданиями о четырнадцати центах, были еще какие-то слухи. И вот слухи-то эти были о том, что убытки должны быть десять центов. И теперь уже получалось, что новость об одиннадцати центах оказывалась отрицательной. Поэтому-то акции и пошли вниз.

И я подумал о том, что все-таки наш мир – довольно сложная штука. Гораздо сложнее, чем мы о нем думаем. И на самом деле, чтобы понять это, не надо читать никаких мудреных газет. А достаточно просто обратить свой взгляд на нашу повседневную жизнь. На самые обычные события, которые происходят с нами каждый день.

И я вспомнил, что произошло у нас совсем недавно. Аркаша где-то вычитал, что липа – один из лучших медоносов. И мы наткнулись еще ранней весной на красивейшую песчаную местность, где липа росла вперемежку с соснами. Ну и перевезли туда всех наших пчел.

Липа зацвела. Но пчела не обращала на нее никакого внимания. И каждый день Аркаша находил этому какое-то объяснение. То он говорил, что еще настоящей жары нет. А когда жара настала, стал говорить, что дождь хороший нужен. А когда дождь прошел, стал объяснять, что ветер нектар сдул. А когда ветер стих, сказал, что парко должно быть. И наконец был день, когда прошел хороший дождь и с самого утра было очень парко, и ветра не было совсем никакого. А пчела сидела в ульях, как будто никакой липы вообще не было. Аркаша был весьма удручен этим. И все мы были этим удручены. И только совсем недавно от местных дедов мы узнали, что липа на песках вообще никогда не выделяет.

После этого я вообще перестал верить каким бы то ни было прогнозам и обещаниям. И сам никогда ничего не предсказывал и надолго не загадывал.

Я пересел за наш большой дубовый обеденный стол, мысленно приготовился к завтраку и был доволен хотя бы тем, что знал, что в ближайшие полчаса не должно было произойти ничего необычного.

– У тебя ноги грязные, – сказала мне Ника.

– Во-первых, – сказал я, – откуда ты знаешь?

– А что мне знать-то? Я вижу.

– Ну, – сказал я, – “вижу”! Еще неизвестно, что ты видишь. Может, они только снаружи такими кажутся. А внутри…

– Что значит “внутри”?

– Может, они совсем чистые. Только пылью слегка присыпаны. А потом, ноги – они потому и называются “ноги”, что грязные. А иначе они по-другому и назывались бы.

– Ты, Илюша, все равно помой их.

– Ээ-э, – сказал я, – моются только ленивые люди. Которым лень чесаться.

Это Даня у нас так шутил. А за ним уже и все бриджисты повторяли. Ну я это Нике и выложил, потому что кстати пришлось.

– Видишь, – сказал я, – ты сама-то все чешешься и чешешься.

Смотрю – а Ника покраснела даже.

– Это комары! – сказала она. – Как тебе не стыдно!