Слава Бродский: Исторические анекдоты

О дураках, идиотах

и Политическом бюро

Политическое бюро являлось самым главным органом власти большевиков. По уставу оно должно было содержать нечетное число членов и иметь сбалансированный во всех отношениях состав. Обычно оно включало девять человек – три дурака, четыре мерзавца, пять подлецов и шесть идиотов.

--------------------------------------

Прим. автора. Нечетное число членов в любом выборном или назначаемом собрании было краеугольным камнем большевицкого учения. Полагают, что это пошло от русского обычая распивать водку на троих. В работе Политического бюро принцип нечетности соблюдался во всем. Так, например, перед принятием каждого постановления выпивали по одной рюмке водки. После принятия – по три. Если кто зазевался и пропустил, должен был выпить пять штрафных рюмок.

О революции, экспроприации

и приватизации

В Великой российской книге разрешенных иностранных слов было только два слова: социализм и экспроприация. По указу большевиков, за использование других иностранных слов полагался расстрел. В соответствии с инструкцией в момент расстрела те, кто расстреливал, и те, кого расстреливали, должны были воскликнуть: «Да здравствует революция! Ура!».

--------------------------------------

Прим. автора. Только после того, как указ и инструкция к нему были введены в практику, все осознали, что «революция» – тоже иностранное слово. В результате получалось так, что те, кто расстреливал, совершали преступление, и поэтому подлежали немедленному расстрелу. Многие считают, что только эта оплошность большевиков привела к такому катастрофическому концу и свела на нет все их благие начинания.

О помидорах, бушлатах

и Политическом бюро

О заседаниях Политического бюро мало что известно. Все они проводились в обстановке исключительной секретности. Заседали по ночам, а протоколов не вели никогда. Но кое-какая информация о них все-таки иногда просачивалась.

Как-то, почти в самом начале заседания, все сильно напились и о работе уже не думали. И каждый старался подложить под задницу своему соседу спелую помидорину. И тут кто-то предложил: «Давайте наденем матросские бушлаты, выйдем на Красную площадь и станем сталкивать прохожих в Неву!»

Глава вторая

Каждый час в город прибывало около ста тысяч человек. Люди говорили на всех языках, но понимали друг друга с полуслова. Коверкая слова, все пытались хоть что-то сказать по-немецки, и никто не стеснялся своего акцен­та. Многие слушали радио. Одно слово повторялось вновь и вновь. Это слово было – Берлин.

Все были пьяны от счастья. Группа пожилых людей пыталась отбить молотком что-то от Стены на память. Солдаты стали снимать свою форму. Они хотели слиться с толпой. Западные и восточные полицейские обменивались своими фуражками. Все вдруг стали братьями.

Кто-то слушал запись пресс-конференции, кото­рая состоялась в четверг в Овальном офисе:

– Для нас это величай­шая победа в долгом сражении между Востоком и Западом. Но я не вижу признаков ликования на вашем лице, – допытывал кто-то Президента.

– I am not an emotional kind of guy,* – сказал Президент.

Построение

лагерей

О лагерях, эзоповом языке

и праве переписки

В советской России вся лагерная жизнь обсуждалась эзоповым языком. Когда, например, говорили, что некто освобождается от занимаемой должности в связи с переходом на другую работу, то это означало, что человек идет в лагеря. А когда говорили, что человек получил срок в лагерях без права переписки, все понимали, что его должны были расстрелять.

Когда жена Хрыща погибла при невыясненных обстоятельствах, народ горько шутил, что Хрыщ развелся с ней без права переписки.

О Горьком, Белом море

и канале

Великий пролетарский писатель Максим Горький, когда приехал на строительство Беломорского канала и увидел, как работают заключенные, заплакал от умиления. Заключенные, подходя к нему, снимали шапки, низко кланялись, целовали ему руку и, приветствуя его, говорили: «Архипелаг ГУЛАГ». А Горький, прощая им все, отвечал: «ГУЛАГ Архипелаг».

--------------------------------------

Прим. автора. Читатель может подумать, что здесь проводится параллель с известным эпизодом, когда Гиммлер упал в обморок при посещении концлагеря. Этот читатель будет, как всегда, прав. Хотя данный анекдот дается здесь в противовес этому эпизоду.