Манскова Витальевна - В городе Солнца

Мимо Шнобеля пролетела на флайерах девушка, одетая ведьмой. Она лихо развернулась у самого носа швейцара и притормозила невдалеке. Подойдя к швейцару, она представилась:

- Леди Старз!

- Проходите! Вас уже давно ждут! - сказал швейцар заученно. Эту фразу он повторял всем.

Подошел и Шнобель, пробормотав первое, что пришло в голову:

- Сумрачный Гость!

- Проходите! Вас уже давно ждут! - ответил швейцар с теми же интонациями. Это означало, что и Шнобель фейс-контроль прошел.

Внутри царил полумрак. За столиками вдоль окон собралась только респектабельная публика. На шорах красовались великолепные виды старой Праги. В бокалах у многих была налита красная жидкость цвета крови - коктейль "Кровавая Мэри", от которого напрочь улетала крыша. При заказе официанту надо было заказывать "стакан крови" - и тогда он подавал этот коктейль. Затем было принято тянуть эту бурду через специальную соломинку.

Как знал Шнобель, публика попроще или танцевала под музыку в самом центре зала, или "отвисала" слева, у стены, за барными стойками. Он тоже приблизился к ближайшей от выхода стойке и стал, почти упёршись спиной в стенку. Пещерник осторожно, не привлекая внимания, придвинул к себе чужой пустой стакан из-под "Кровавой Мэри" с торчащей из него соломинкой. Затем незаметно спустил его под стол и налил туда газировки из бутылки, захваченной с собой. Потом он высыпал туда же пару пакетов растворимого вишневого сока. Размешав содержимое соломинкой, он поставил стакан на стол. И теперь делал вид, что посасывает напиток и потихоньку "прибалдевает". При этом взгляд его плавно скользил по окружающей публике.

Одеты посетители заведения были неброско, в основном в чёрное; но степень закрытости одежды, её покрой и стиль были весьма различны. Использованная ими косметика тоже была в основном в тон одежде, а лица были набелены. Ни у кого здесь принципиально не было крестиков и даже любых серебряных украшений.

Шнобель осмотрел потихоньку всех. Гоши не наблюдалось. Во всяком случае, пока. И тогда он на время "затаился", то есть как бы замер в углу, не делая лишних движений и не привлекая к себе внимания.

В это время игравшая в салоне музыка прекратилась. В центр зала вышла ведущая, хрупкая девушка с черными волосами, зализанными назад. Её глаза, с накрашенными чёрными тенями до бровей и длинными "стрелками", фосфоресцировали в полумраке помещения. Длинное черное полупрозрачное платье, обнажающее сзади спину, облегало и подчеркивало её худобу.

Все танцевавшие отошли к стенкам, стойкам или креслам за столиками.

- А сейчас перед вами, достопочтенная публика, выступит величайший пианист нашего времени, маэстро Альберт! - объявила ведущая, в имени делая ударение на букве "а". Все бурно захлопали.

К роялю вышел очень высокий, худой парень с распущенными, до пояса, прямыми чёрными волосами и печальным взглядом. В глаза Шнобелю бросились тонкие, костлявые пальцы пианиста с чёрными длинными наманикюренными ногтями. Пещерник знал, что пианисты обычно стригут свои ногти, они им мешают.

"Интересно, как он будет играть... Своими когтями?" - подумал Пещерник.

Тем временем, в полной тишине пианист сел за рояль, приподняв фалды чёрного пиджака. Затем он совершенно спокойно и методично снял с пальцев свои чёрные накладные ногти. Каждый ноготь пианист засунул в индивидуальный чехольчик на нагрудном кармане. Из этого кармана также высовывался край ослепительно-белого носового платка.

После этого, Альберт порывисто встряхнул головой, откинув назад свои длинные волосы - и заиграл.

Играл он виртуозно; его длинные пальцы так и метались по роялю с необыкновенной скоростью. А сам он, не глядя на клавиши, устремился взглядом в пространство перед собой, в чёрную лакированную поверхность рояля.

Когда замолкла последняя нота, послышались возгласы: "Браво! Бис!" - и бурные аплодисменты. Захлопал и Шнобель. Ему понравилась музыка.

Ведущая в чёрном вынесла канделябр со свечами и поставила на рояль. Весь искусственный свет в помещении моментально был выключен. Остались только свечи: те, что на рояле, а также подсвечники со свечами на каждом из фешенебельных столиков, которые зажигали сами посетители. Свет стал неровным, загадочным; зал тонул в полумраке. Ни очертаний огромной пентаграммы, украшавшей пол в центре зала, ни людей, теснившихся у стоек или у стены в конце зала - теперь не было видно. К тому же, зал наполнился одурманивающими благовониями.