Неизв. - Дочери Лалады. Книга 2. В ожидании зимы

За работой она не заметила, как свечерело. День теперь стал длинным, вечера – светлыми, и зажигать лучину или лампу требовалось только с приближением ночи. Солнце ещё горело на самых верхушках сосен, а у земли уже густела голубая тень, когда тихонько стукнула дверь. Дарёна тотчас отложила вышивку и пружинисто встрепенулась: Млада… Радость окрылила её, повлекла вниз по лестнице, а сердце стучало: «Сейчас… Сейчас я преподнесу ей эту весть!»

Млада в сенях снимала своё воинское облачение.

– Здравствуй, горлинка, – с усталой лаской улыбнулась она, когда Дарёна подбежала к ней и принялась расстёгивать наручи. – Ну, как ты тут? Не скучала?

– Скучать некогда было, Младушка, – ответила Дарёна, помогая ей стаскивать тяжёлую кольчугу.

«Скажи! Скажи это!» – трепетал внутри комочек волнения, но Дарёна вдруг растеряла все слова. Казалось бы, ничего не было проще, чем сказать: «У нас будет ребёнок!» – но сладкая, счастливая растерянность накатила на неё и лишила дара речи. А Млада, освободившись от всей этой грозной, холодной стали, которая так напрягала и тревожила её молодую жену, взяла лицо Дарёны в свои тёплые ладони и поцеловала её в губы.

– Погоди ужин накрывать, – сказала она. – Принеси-ка мой новый лук и колчан со стрелами: надобно мне кое-куда сбегать…

– Это ещё куда? – сразу насторожилась Дарёна, холодея. – Что стряслось?

– Ничего страшного не стряслось, ладушка, – засмеялась женщина-кошка. – Я скоро.

Она взяла лук, подаренный ей к свадьбе градоначальницей Радославой, сестрой Радимиры, повесила за спину колчан и без каких-либо дальнейших объяснений выскользнула из дома, оставив жену в тревожном недоумении. Дарёна никогда особо не любила оружие, а с некоторых пор начала чувствовать наводящий мертвенную жуть холод, исходивший от него. Меч Млады она обходила стороной за версту, старалась не прикасаться к нему и даже не глядеть в его сторону, иначе этот холод вонзался ей под сердце невидимой острой сосулькой и подолгу не таял. Разговоры около страшного слова «война» вроде поутихли, но тревога ещё бродила вокруг, днём прячась, а ночами выходя из укрытия и приветствуя луну протяжным воем. Дожидаясь Младу, Дарёна ни разу не присела – всё расхаживала из угла в угол, не находя себе места. Что же случилось? Зачем Младе лук и стрелы? Не поохотиться же ей вздумалось на ночь глядя? Хотя порой она приносила добычу и с ночного дозора…

И вот – дверь снова открылась, и Дарёна застыла в ожидании. Млада вернулась с головы до ног мокрая, держа за лапы лебедя с торчавшей из-под крыла стрелой. Кровь алела на белоснежных перьях и стучала у Дарёны в висках.

– Ну вот, и лук новый опробовала, – сказала Млада весело. – Что ты так смотришь, Дарёнка? За добытой лебёдкой пришлось в воду лезть, оттого и мокрая я.

А у Дарёны стояли перед глазами милующиеся лебеди, которых она видела на озере днём… Каким-то непостижимым образом она была уверена, что Млада подстрелила лебёдушку именно из этой пары: мысль эта, минуя трезвый разум, безрассудно ударила ей прямо в сердце. Что-то горячее лопнуло в груди, в горле колючим ежом свернулся невыносимый комок.

– Млада… зачем ты? – трясущимися, мокрыми от набегающих слёз губами пролепетала Дарёна. – Зачем ты её?.. А лебедь… вдовым остался… без своей супруги! Не найдёт он теперь себе другую возлюбленную… Не будет у него больше лебедяточек малых…

– Дарёнка, чего это ты вдруг? – удивилась Млада, сначала усмехнувшись, а потом озадаченно нахмурившись.

– А если бы меня кто-нибудь… вот так? – со вскипающим сквозь слёзы горьким гневом вскричала Дарёна. – Что бы ты почувствовала? Скоро бы утешилась?

Усмешка окончательно стёрлась с губ Млады, сменившись тревожной серьёзностью. Положив добычу на лавку и прислонив к стене лук и стрелы, она принялась ласково вытирать слёзы со щёк Дарёны.

– Дарёнушка, ну что ты такое говоришь… При чём тут это? Что с тобой? Ты прямо сама не своя сегодня… Так из-за птицы убиваться! Неужто ты лебедя жареного не кушала никогда?

Дарёна и сама не могла объяснить, отчего вдруг так расчувствовалась. Отец её был княжеским ловчим и, разумеется, часто приносил к своему столу лесную дичь и птицу; лебедя он тоже порой добывал, матушка запекала, а Дарёна ела – да что там говорить, просто уплетала за обе щеки без особого душевного трепета и зазрения совести. Теперь же всё изменилось бесповоротно.

– Прошу тебя, пожалуйста, Млада… – всхлипывала она, до боли под ключицами вздрагивая плечами. – Обещай мне больше никогда лебедей не трогать… Они же… как люди! Тоже любят друг друга… Ты лебедушку убила, а лебедь любимой своей лишился!.. Я сегодня бельё на озере полоскала, а они плавали там… Клювами друг друга гладили, ласкали… А теперь вот… – Кивнув на убитую птицу, безжизненно свесившую с лавки голову на длинной шее, Дарёна закрыла лицо руками и затряслась от рыданий.