Василий Гавриленко - Прячься, девочка, он уже здесь…

Семья, живущая в маленьком доме на окраине поселка, ужинала.

— Не хочет он рыбу есть, вишь ты, — сердито бурчал краснолицый упитанный мужчина, сверля глазами тонкошеего мальчишку, уныло ковыряющего ложкой в дымящейся миске. — Каким стал бароном! Это все школа, разрази ее гром! Чему только учат? Вот скажи, чему тебя в школе учат?

— Арихметике, — отозвался мальчишка, косясь в угол на греющегося на печи кота.

— Арихметике, — передразнил его отец. — Лучше б вас учили, как рыбу нахлыстом ловить!

— Тогда я не буду больше в школу ходить, — мальчик с радостной готовностью вскинул голову.

— Ахх-ык-хх-ык! — краснолицый мужчина поперхнулся хлебной крошкой и еще больше покраснел — помидор, да и только! — Я тебе покажу, лентяй! Ты хочешь сгнить в этом болоте, покрыться рыбьей чешуей? Слышала, Охра?

— Не смущай ребенка, Рудь, — сердитый женский голос послышался из-за повешенного на двух гвоздях серого одеяла. Судя по всему, за ним находилась небольшая комнатушка.

— Не буду, Охра, — с готовностью проговорил мужчина, ласково смотря на мальчика. — Учись, Яик, учись, пожалуйста!

В дверь постучали. Ложка, которую краснолицый Рудь нес ко рту, замерла, и капельки рыбного супа пролились на скатерть.

— Кого там несёт? — серое одеяло откинулась и из-за него показалась невысокая худая женщина с изможденным болезненным лицом. — Прутся, на ночь глядя. Эй, кому там черт не брат?

Гулко ступая по полу босыми ногами, Охра подошла к двери и, откинув тяжелый крючок, распахнула ее. Сначала она ничего, кроме слепой темноты, не увидела, а потом ей навстречу шагнула женщина — не разобрать, старая или молодая, с длинными золотистыми волосами.

— Где Орлас? — прохрипела не прошенная гостья.

— Кто ты и что тебе надо? — рассердилась Охра, схватив пришелицу за плечо. — Куда ты прешь, как ослица?

Вдруг она вскрикнула и отпрянула, потирая руку и морщась от боли.

— Где ты спрятал Орласа? — крикнула Руфь и проследовала в дом, не обращая внимания на вопли хозяйки.

— Какого дьявола?! — вскричал краснолицый Рудь, поднимаясь ей навстречу из-за стола во всю мощь своего богатырского роста.

Руфь увидела скорчившегося от страха Яика.

— Орлас!

Мальчик, пискнув, как мышь, спрятался под столом. Его отец и не думал прятаться.

— Так получи же, — рявкнул Рудь и, размахнувшись, ударил Руфь по голове пудовым кулаком. Однако златоволосая женщина и бровью не повела, а вот рыбак отлетел в сторону и ударился о стену. Он задел полку и на него посыпались сверху пустые банки и бутылки.

— Мы ни в чем не виноваты, — запричитала Охра, глядя, как ее муж барахтается в битом стекле. — Возьми, что тебе надо, и убирайся.

Руфь нагнулась и железными пальцами выудила из-под стола верещащего мальчишку:

— Мы уходим, Орлас!

Охра вскрикнула и потеряла сознание.

— Верни Яика, ведьма, — взмолился Рудь, протягивая вперед большие заскорузлые руки. — Он — последнее, что у нас есть.

По щекам работяги побежали слезы.

Руфь, не слушая его, шагнула к выходу. И тут в голове у нее словно взорвалась бомба — яркая вспышка, а потом темнота. Она выронила из рук Яика, тот упал на пол и пополз к матери, рыдая и дрожа всем телом.

Рыбак и его семья с ужасом глядели на пришелицу, упавшую на колени и кричащую дико, страшно:

— Нет!

Хохот — ядовитый, жадный — разрывал череп Руфи. Мир превратился для нее в меняющее цвета пятно, миллионы иголок летели к ней отовсюду и — вонзались, вонзались, вонзались в ее истерзанный мозг:

— Ты проиграла, слабая женщина!

Руфь ничком упала на пол…

Она посмотрела в окошко — там была лощина, темный лес, заносимый снегом. В ночном тусклом небе мерцали звезды, и от этого становилось зябко. Она повернулась и окинула взглядом обстановку домика: стол, пара стульев, большая неубранная кровать и — по углам — две детские кроватки. Вдоль стен — высокие стеллажи с какими-то склянками и горшками, под потолком висели сушеные травы и коренья.

«Кто я? Где я?» — вяло подумала она, но, не имея ни силы, ни желания размышлять, отошла к кровати. Хотела прилечь, и увидела на стене светлый круг. Это было зеркало — запыленное, подернутое паутиной, с сетью трещин и оспинами отколов. Проведя по зеркалу рукавом рубахи, увидела себя — испещренное морщинами лицо, крючковатый широкий нос, тусклые глаза и седые космы… Она отшатнулась, и вдруг — по своей воле, или по чужой — прохрипела:

— Грипл-грипл!

Бенифис Упырьего Нехристя

Директор школы, а нынче — оборотень, взревел и ринулся на старуху, но та с неожиданным проворством увернулась, и чудовище с разбегу стукнулось в стену, прямо в портрет министра образования.