Василий Гавриленко - Прячься, девочка, он уже здесь…

«Неужели я ошиблась?» — думала Руфь, внимательно осматривая красную, уже затягивающуюся ранку. Она поднялась и достала из тайника древнюю магическую печать. Орлас с любопытством следил за ней.

— Так надо, потерпи, — Руфь крепко прижала печать к плечу Орласа, тот вздрогнул и поморщился. — Терпи!

— Да больно же, — сердито пробурчал мальчик. — Жжет.

Однако он мужественно боролся с желанием отвести плечо в сторону. Когда терпеть стало совсем невмоготу, и мальчишка уже хотел вырваться и убежать, Руфь убрала печать. На плече загорелся красный знак — он не спасет найденыша, если тот заражен ядом Мисоша, однако Воительнице не придется самой убивать его, знак сделает это за нее.

Орлас завертел головой, пытаясь разглядеть, что же у него на плече. Руфь подала ему зеркало.

— Красиво, — обрадовался мальчишка. — А для чего это?

— Для того, чтобы ты не стал зверем.

Орлас рассмеялся:

— Зверем? Каким зверем? С рогами?

— С рогами, — Руфь тоже засмеялась, но как-то не очень весело.

День догорел, алое солнце скрылось за кромкой леса. Прорвав завесу туч, вышла луна, оранжевая, как апельсин.

Руфь исподтишка наблюдала за своим воспитанником: в ночи полнолуния для укушенных нежитью наступает момент истины. Под воздействием лунных чар с обернутым начинает происходить такое, о чем и говорить-то страшно.

Наблюдая, как луна убегает от преследующих ее туч, Руфь молилась за найденыша давно позабытым богам. Грозная Воительница как будто вышла из дома, хлопнув дверью.

Орлас же как ни в чем не бывало играл на полу игрушками, оставшимися от совсем другой жизни. Тем временем тучи догнали луну и накрыли ее черной сетью, огарок свечи догорел, и дом погрузился в темноту.

Руфь зажгла новую свечу, комната превратилась в тусклый круг света. И тут женщине показалось, что тень, которую отбрасывает Орлас, вовсе не тень мальчика: темное чудовище пришло и разлеглось на полу…

Однако наваждение длилось лишь мгновение.

«Померещилось,» — выдохнула Руфь, подняв свечу повыше. Тени сжались и, словно мыши, попрятались в щелках в полу.

Руфь уже не сомневалась, что Орлас не обернут: укус волколака не более чем наваждение, вот как сейчас с тенью. Наверное, он поранился о коготь чудовища, а может быть, о ветку в лесу.

Найденыш уже спал и так трогательно посапывал, что улыбка невольно озарила лицо Руфи. Ей не спалось, и мысли, словно пчелы, роились в голове. Старые сомнения вновь стали терзать ее.

Откуда взялся Орлас, кто его родители, были ли они вообще? Может быть, разгадка этой тайны в мрачной глубине озера?

«Бред! — мысленно вскричала женщина, приподнявшись на постели. — Этого не может быть.»

За окном тучи отпустили побледневшую луну из мягкого, но навязчивого плена, и она робко заглядывала в окно, заливая комнату лимонным соком.

Руфь сидела на постели, обхватив руками колени:

«Не зря ли я так поступила? Не станет ли Орлас игрушкой в лапах зла? О, проклятье!» — она застонала.

Луна подплыла прямо к стеклу и посмотрела в глаза женщины.

«Убить ребенка?! — Руфь с яростной силой сжала себе виски. — Нет! Пусть Мисош победит, пусть воцарится зло и погибнет весь мир, но я не трону волоска на голове этого мальчика!»

Она упала на постель, раскинув руки и тяжело дыша.

Усилием воли Руфь отогнала назойливый рой мыслей. Орлас не может иметь никакой связи с Мисошем. Эта злобная тварь не способна создать ничего прекрасного. Ей стало легче, луна отпрянула от окна.

Руфь поднялась с постели и, тихо ступая босыми ногами по холодному полу, подошла к кровати мальчика. Орлас спал, раскинув руки и скомкав одеяло. Плечи и грудь его обнажились. Руфь наклонилась, чтобы поправить одеяло, но мальчик вдруг перестал сопеть, и она отстранилась, не желая его будить.

Орлас не проснулся и Руфь получила возможность как следует рассмотреть своего воспитанника, потому что до этого она не обращала никакого внимания на его внешность. А сейчас ей достаточно было одного взгляда, брошенного на спокойное лицо спящего мальчика, чтобы воспоминания из далекого прошлого нахлынули, как океанский прилив.

Если бы волосы у него были чуточку темнее и курчавей…

У Руфи не было ни единого портрета, лишь воспоминания, но она ни секунды не сомневалась: в кровати ее потерянного внука Лия спал ее сын Керк, тоже безнадежно потерянный, но уже дважды: не только по вине Мисоша, но и по вине времени, которое немилосердно старит людей.

Образ темноволосого мальчугана с блестящими глазами стойко держался в изможденной памяти женщины.