Александр Калинин-Русаков - Событие произошло

Бабушка умерла прошлой осенью. Погода стояла холодная и дождливая, но в день похорон вдруг стало тепло, вышло солнце. Оно высушило дорогу до кладбища. Берёзы вдоль косогора, что стояли притихшие, осыпали золотом последних листьев желтеющую дорогу. Хоронили бабушку тихо и почтенно. Было слышно, как, не переставая, перекликаются в небе журавли. Не то радуются погожему дню, не то прощаются…

Кто-то тихо тронул Егорку за плечо. Он оглянулся, это был Шурик.

– Егор, пошли, регистрацию объявили.

Егорка машинально сказал «иду…», продолжая оставаться в детских воспоминаниях.

Прошли регистрацию. Ожидая посадку, подошли к огромному стеклу, стали рассматривать самолёты, гадая, на каком полетят. Шурик смотрел на серебристых птиц с завидной грустью. Он с детства мечтал поступить в лётное училище, но не прошёл по медкомиссию. Егорка, сидя боком к выходу, от нечего делать рассматривал соседнюю очередь. Это был дневной до Москвы.

Вдруг он увидел его. Это был Жак… Точно. Стоя около выхода, он внимательно слушал девушку напротив. Егорка закричал, так, что стоящая рядом старушка перекрестилась.

– Жа-ак! Жа-ак!

Тот оглянулся на окрик, увидел Егорку…

– Эгор! Эгор!

Они быстро пробрались к разделительному барьеру, заключив друг друга в объятия.… К общей радости, девушка оказалась переводчицей.

– Жак, куда ты летишь?

– В Москву, потом Париж, – ответила за него переводчица, после чего с лёгким акцентом продолжила.

– Господин Лурье очень переживает, что не выполнил поручение отца и должен вернуться назад.

– Причём господин Лурье, – пожал плечами Егорка.

Переводчица всплеснула руками.

– Потому что он господин Жак Ив Лурье.

– Понятно, понятно, давай дальше, – торопил Егорка.

Он видел, как подошла провожающая. Вскоре должна начаться посадка.

– Отец Жака, – продолжила терпеливо переводчица – послал его, чтобы он отыскал русского, который спас его в войну. Его отец воевал лётчиком в полку «Нормандия – Неман» и был сбит, а русский вытащил его из горящего самолёта.

– Егор, пошли. Посадка начинается, давай скорее, – торопил Шурик.

После минутного замешательства Егорка уже на ходу крикнул Жаку:

– Где это было?

– В Восточной Пруссии! – ответила девушка.

– В каком городе?

– Тильзит! – раздались поверх всех голосов слова переводчицы.

Совпадения, конечно, бывают, но что бы такое… У Егорки перехватило дыхание. Остановившись, он крикнул:

– Ты нашёл русского. Это мой отец!

Переводчица трясла Жака за лацкан пальто и что-то быстро ему говорила, показывая пальцем в нашу сторону.

Шурик за рукав уже тащил Егорку к выходу на посадку.

– Жак, Жак, я давал тебе телефон, в ресторане, – крикнул напоследок Егорка.

Девушка перевела. Жак закивал головой и показал ладонью на нагрудный карман. Это был телефон общежития. Сквозь стекло было видно, как француз, вцепившись руками в ограждение, не отрывая взгляда, провожает Егорку до трапа. Переводчица, не переставая, продолжала ему что-то говорить.

Лишь когда самолёт оттолкнулся от земли и сложил лапы шасси, Егорка пришёл в себя. Он молча сидел у иллюминатора, рядом Шурик с гитарой на коленях. Для окружающих ничего особенного не произошло, ну встретил и встретил знакомого. А у Егорки внутри будто взбурлила кровь, не давая успокоиться. Совпадение, случайность… Почему так происходит? Кто это всё устраивает и зачем? Почему произошедшее событие не закончилось там, в Тильзите, в конце войны? Почему оно решило продолжиться сейчас, через столько лет? Какой в этом смысл?

Самолёт, проваливаясь в ямы и расталкивая тучи, неудержимо рвался вверх. Хорошо, когда самолёт рвётся ввысь. Это естественное для него состояние. Самолёт – воплощение мечты. Человек всегда мечтал летать. Сейчас к этому стали привыкать. Хорошо, когда привыкаешь к мечте.

Тучи покорно стелились под крыльями. В салоне все наконец успокоились, заговорили, задвигались. Прошли стюардессы, принесли воду, мятные конфеты.

Не отрываясь, Егорка смотрел в иллюминатор, представляя себе картину воздушного боя настолько реально, что видел заклёпки на обрубленных плоскостях «мессера», чувствовал запах бензина, перегретого моторного масла, пороховой гари. Порой ему становилось жутковато от одной мысли оказаться в воздухе на самолёте с горящим мотором и пробитыми баками.

То же небо, облака и солнце то же… Только почему простые вещи, о которых он слышал много раз, стали понятны ему именно сейчас? Хотя, наверное, всё просто. Их отцам тогда тоже было по двадцать.