Синчан - Паутина Белого Паука

Илья подобрал с пола отброшенную простыню и навис над сестрой. Ему страшно хотелось окончательно задрать ее футболку и посмотреть, какая она без одежды.

В конце концов, мораль возобладала: Ева морщилась от присутствия на теле покрывала, а Илья занял кровать Исаии.

Вот только, в отличие от брата, заснул он с трудом.

— Я бы влюбился, — пожал он плечами и улыбнулся вмиг покрасневшей сестре. И глядя на то, как она отчаянно прячет глаза и борется со смущенной улыбкой, Илья не стал озвучивать то, что вертелось на языке.

«Я бы влюбился… если бы уже не любил».

…

Из горла Алисы вырвался высокий, резкий звук — слишком тихий для крика, слишком громкий для выдоха. Девушка обхватила себя руками, чувствуя слезы на щеках. Ее бил озноб.

Никогда еще она не просыпалась от столь дикого ужаса.

Проморгавшись, Алиса тут же схватилась за левое плечо, где под повязкой саднила рана от клыков Исаии. Нащупав бинты, она застыла. Она так надеялась, что и это ей просто приснилось.

Не приснилось.

Всхлипнув, Алиса скорчилась на кровати. Как же она жалела, что предложила ему свою кровь. Как раскаивалась!

Монстры из кошмара рвали ее на части. Они пили ее злобной, голодной толпой, пили и насиловали.

Снова и снова.

Перешептываясь и смеясь.

А где-то там, в стороне, стоял Вадим. Просто стоял и смотрел. И требовал, чтобы Алиса признала свою вину в их ссоре.

Потом стало хуже. Алиса увидела Еву в руках своих братьев. Один впился ртом ей в плечо, второй снимал с нее платье.

Алиса проснулась в тот момент, когда близнецы уже сжимали свою сестру с обеих сторон, широко разведя ей ноги.

Пьяные признания Ильи и хриплое «Я хочу Еву» Исаии — что должно было случиться, чтобы они оба так слетели с катушек? И что теперь будет с Евой?

Алиса взяла с пола телефон и, подслеповато щурясь, просмотрела записную книжку. Так и есть. Она сохранила телефон матери Евы — на всякий случай.

Завтра она позвонит ей и попросит приехать. Не может быть, чтобы родители не поняли, кем стали их сыновья.

Они заберут Еву домой. Они защитят ее. Так будет лучше.

…

— Ты слишком мрачная, — заметил Илья и, перехватив проходившего мимо официанта, заказал ему бокал пива и сладкий коктейль.

— Пиво с коктейлем? — удивилась Ева, пропустив мимо ушей его замечание. — Странный у тебя вкус.

— Коктейль тебе, — фыркнул Илья, представив, какая бурда получилась бы из этих двух напитков. — Или ты передумала расслабляться?

— Надо было Исаию позвать, — вздохнула Ева. — И Алису. Вообще, лучше отдыхать большой компанией. Тебе самому не стремно — торчать в таком клубе только со мной? Это словно ты не нашел кого пригласить, и пришлось довольствоваться сестрой.

— С чего ты взяла?

— Можно подумать, раньше вы с Исаией хоть куда-то брали меня с собой.

— Ты была мелкой.

— А сейчас уже взрослая? — с интересом уточнила сестра.

— А сейчас ты взрослее большинства моих знакомых. Слушай, ты прошла через такое, что большинству и не снилось. И ты справилась. Гордись собой, — Ева снова фыркнула, и тогда Илья строго добавил: — Потому что я горжусь.

Ева подняла на него задумчивые глаза — задумчивые и непонимающие. Она не видела в своих действиях ничего смелого или достойного. Она убежала жить к братьям, когда на нее впервые напали, и, тем самым, навлекла опасность на них. А когда Измаил их утащил, и вовсе разревелась в истерике. Ладно, хоть нашла в себе силы прийти за ними. А там, в вампирском логове, когда они оба лежали перед ней, умирая, она снова чуть все не испортила. И слава богу, что проклятый маньяк сжалился и позволил их обратить. А если бы нет?

Что смелого или правильного она сделала, за что Илья ее хвалит? Ева не понимала. И тогда она вдруг осознала, что братья-то ничего не знали, что происходило до их обращения.

Злость на себя нахлынула внезапно, словно кто-то опрокинул на нее таз с горячей водой. И на волне этой злости Ева рассказала Илье все, что с ней произошло с момента отъезда Алисы.

Девочка то говорила медленно и спокойно, то срывалась на повышенные тона, буквально выплевывая слова, то впадала в отрешенность, то едва не скатывалась в слезы. И все же она не приукрасила ни единого факта, ни одного постыдного поступка. А рассказав, замолчала, смиренно ожидая его осуждения. В конце концов, она это заслужила.

Илья молчал. Лишь через томительную минуту Ева осмелилась поднять глаза от пустой тарелки и увидела на его лице глубокое потрясение. Потрясение и ярость. Гнев клубился над ним почти ощутимым жаром, на окаменевшем лице темнели серые глаза, будто в преддверии бури, и даже руки, обманчиво спокойно лежавшие на столешнице, были сжаты в дрожащие от напряжения кулаки.