Дэвид Грэбер - Фрагменты анархистской антропологии

Параллели между этими двумя аргументами действительно совершенно изумительны. В «экономиках дарения» нередко находится место для предприимчивых индивидов, но всё организовано таким образом, что эта предприимчивость ни в коем случае не может быть использована как основа для появления постоянного материального неравенства в обществе, поскольку любое стяжательство заканчивается состязанием в том, кто сможет больше раздать. В амазонских (или североамериканских) обществах положение вождя имело тот же смысл, только в политической сфере: оно было столь обременительным и ограниченным различными мерами предосторожности и при этом приносило столь малое вознаграждение, что жадные до власти люди едва ли могли найти здесь какой-либо простор для деятельности. Жители Амазонии, может, и не сносили (в буквальном смысле) голову очередному вождю каждые несколько лет, но это вовсе не безосновательная метафора.

В свете этого, данные общества были по-настоящему анархическими. Они были основаны на искреннем отказе от логики рынка и государства.

Однако они чрезвычайно несовершенны. Наиболее распространённая критика Кластра состоит в вопросе: могли ли жители Амазонии в реальности организовать свои общества против появления того, чего они не испытали на собственном опыте? Примитивный вопрос, но он указывает на подобную примитивность в подходе Кластра. Кластру, например, удаётся беспечно рассуждать о «бескомпромиссном эгалитаризме» тех самых обществ Амазонии, которые известны использованием групповых изнасилований в качестве метода подавления женщин, выходящих за рамки привычных гендерных ролей. Это столь вопиюще, что некоторые могли бы удивиться, как он мог упустить этот факт из виду, особенно учитывая то, что этот факт даёт ответ именно на заданный вопрос. Возможно, мужчины Амазонии понимали, что деспотичная, неоспоримая власть, поддерживаемая силой, будет похожа на то, что они сами делали со своими жёнами и дочерьми. Вероятно, по этой самой причине они не хотели, чтобы существовали структуры, способные так же поступать с ними.

Это стоит отметить, потому что Кластр во многих отношениях — наивный романтик. С другой стороны, однако, здесь нет никакой тайны. В конце концов, мы говорим о факте, что большинство жителей Амазонии не хотят давать другим власть, грозящую им физическим наказанием, если они не будут выполнять то, что им приказано. Возможно, лучше задаться вопросом, что это говорит о нас самих, раз мы чувствуем, что такое поведение требует пояснений.

К теории воображаемой контрвласти

Итак, вот что я подразумеваю под альтернативной этикой. Анархические общества были осведомлены о таких человеческих качествах, как жадность и тщеславие не менее, чем современные американцы осведомлены о человеческой способности к зависти, обжорству и лени; они просто считали их одинаково непривлекательными в качестве основы для своей цивилизации. На самом деле, они рассматривали эти явления как губительную моральную угрозу и поэтому организовывали большую часть своей социальной жизни для их подавления.

Если бы это был чисто теоретический труд, я бы охарактеризовал все эти идеи как любопытный способ синтеза теории стоимости и теории сопротивления. Но для наших целей достаточно будет отметить, что, на мой взгляд, Мосс и Кластр, кое в чём даже вопреки самим себе, успешно заложили основу теории революционной «контрвласти».

Боюсь, это несколько сложный аргумент. Давайте по порядку.

В традиционном революционном лексиконе под «контрвластью» понимают совокупность социальных институтов, противостоящих власти и капиталу: от самоуправляемых общин и радикальных рабочих союзов до отрядов народного ополчения. Иногда это же явление называют «антивластью». Когда эти институты достаточно сильны перед лицом государства, такое положение вещей обычно называют «двоевластием». Если придерживаться данного определения, большую часть своей истории человечество прожило в ситуации «двоевластия», за исключением нескольких случаев, когда государствам удавалось разрушить эти институты до основания, хотя, предполагаю, что все они хотели это сделать. Но идея Мосса и Кластра предлагает нечто ещё более радикальное. Она утверждает, что контрвласть, по крайней мере в самом простом её виде, существует даже там, где государства и рынка нет и в помине; что в подобных ситуациях она проявляется в виде народных институтов, не противопоставляющих себя власти господ, королей или богачей, а предотвращающих само появление подобных людей. Чему же противостоит «контрвласть» в обществе без власти? Потенциальной, латентной, если угодно, диалектической опасности, существующей в самом обществе.