Ольга Горовая - Бабочка

И пусть я ни на миллиметр не утратил своих позиций и положения, тщательно продумав просьбу к смотрящему, проявить благодарность и уважение было необходимо.

Не здесь, все же. И не в эту секунду.

Все, что я был в состоянии сделать сейчас – наклониться и прижаться лбом к волосам Светы, продолжая держать ее на руках, словно в попытке впитать всю дрожь и боль моей девочки. Она притихла, но так же цепко удерживала меня, как и в первые секунды. Решив, что ей здесь больше совершенно нечего делать, я быстро вышел из здания и пошел к машине, где ждали трое моих парней. Было даже что-то забавное в том, чтобы наблюдать за тем, как они обменивались видимо-безразличными взглядами с силовиками. Все здесь знали: что к чему и кто чем занимается, но команду «фас» отдали относительно других. Нас им трогать не велено, да и смысла пока не было.

Придерживая Бабочку, я опустился на заднее сиденье, начиная понемногу волноваться о том, что она упорно молчит – ни слова не сказала с момента, когда ее вывели. Только цепляется за меня. Но подумал, что такое состояние можно простить, хотя мне до безумия сильно хотелось обхватить ладонью ее лицо и заглянуть в карие глаза. Выспросить, выпытать, убедиться – с ней все хорошо. Она невредима. И избавить от всех страхов.

А еще, наверное, понять – как она сейчас на меня глянет? Света у меня всегда была смышленой и толковой. И говорить в десять месяцев начала. Ну, может это и мало на что влияло, но тупоумием она никогда не страдала. Могла сделать верные выводы из ситуации и того, что болтал Малый при ней по телефону. Да и, мало ли чего он говорил ей еще до этого звонка? А мне жизненно важно было знать, что Бабочка теперь думает про меня.

То, что уцепилась, как клещ – не показатель. Она только от одного потрясения оправилась, а тут – снова, как кирпичом по голове долбануло. Ясное дело, Света за любого знакомого и близкого человека держалась бы, как за якорь.

Браслет, что она подарила мне, будто накаляясь от того чертового жара, тлеющего у меня внутри, выпаливающего внутренности, «жег» кожу, заставляя меня накручивать себя.

Но я понимал, что и для этого сейчас – не лучшее время: ее состояние, трое охранников в машине. Потом, как доберемся домой. А пока…

Вытащив из кармана мобильник, я набрал Мартыненко:

- Что, Сергей, спасли твою племянницу? Слышал-слышал, меня уже порадовали… - тут же ответил он, словно ожидая моего звонка.

Впрочем, я почти не сомневался – ждал.

- Благодарю. Я в долгу не останусь, - сдержанно проговорил я, продолжая упираться подбородком в растрепанные волосы Бабочки.

- Не стоит, Сергей. Не стоит. Они совсем совесть и страх потеряли, детей у порядочных людей красть. Никаких законов не уважают. Это не должно оставаться безнаказанным, - тем же тоном «отмахнулся» смотрящий. – И я прекрасно знаю, что Волчара свое слово держит и долги отдает сторицей. За это даже не волнуюсь, - вдруг с совсем иными, стальными нотками в голосе, усмехнулся он в трубку. – Давай, выхаживай племянницу, досталось вам в последнее время. И звони, если что, заходи, - радушно предложил он.

- Спасибо, - еще раз поблагодарил я и отключился.

Не в первый раз имел дела с Мартыненко, хоть и ни разу еще не обращался за помощью. Но знал о нем достаточно, чтобы понимать – свое этот человек истребует любым путем. Да и не за душевную доброту людей «смотрящими» «назначались» свыше. Но меня и это сейчас не пугало. Я действительно определился – любая цена не будет чрезмерной. То, что сейчас она сидела на моих руках, что мы успели – стоило всего, чтобы ни пришлось заплатить.

Откатом меня накрыло, когда мы почти добрались до дома. Да так, что как меня самого трясти и колотить не начало от количества адреналина, накопившегося в крови за эти несколько часов? Мышцы сводило почти неконтролируемой судорогой, так, что даже зубы заломило, а я все пытался вернуть себе контроль над своим же телом. Мне было необходимо движение, хоть что-то: бег, прыжки. Да, блин, хоть упасть и отжаться раз тридцать от пола, чтобы сбросить этот передоз напряжения. Потому как у меня реально начинало рвать крышу от такого количества мыслей и эмоций, что я пережил и продолжал переосмысливать.

Но я не мог даже банально заорать, выпуская хоть часть пара, мы все еще ехали, и Бабочка все еще сидела на моих коленях, не отпуская мою шею.

На меня она так ни разу и не глянула. Я же, пытаясь отстраниться от своевольного организма, выдающего такие неконтролируемые реакции, сосредоточился на ее состоянии.