Татьяна Караманова - d99a40b8122c4ca1dc2fa37b6f1d0691

знать. Для моего душевного спокойствия.

- И если я не чист? - бросает вызов он. - Если нет, что от этого изменится? Ничего!

В его голосе присутствует гнев и ярость, чего я никогда не слышала раньше.

- Ты по-прежнему будешь моей, Лилли. Твое тело по-прежнему будет принадлежать мне. Ты

будешь принадлежать мне на протяжении действия всего контракта, пока не выплатишь долг.

Не забывай этого. Не смей забывать этого.

- Как я могу забыть? - выплевываю я и тяну ошейник. - Эта штука всё еще на месте, ведь так? И

он останется настолько, насколько ты сам решишь. Это постоянное напоминание о том, что я не

твоя любовница. Не твоя женщина. А твоя пленница.

- Пленница по своей собственной воле, - огрызается он. - Ты подписала контракт, Лилли, не я. Я

дал тебе выбор.

- Голод? - смеюсь я. - Умирать в темноте? Это то, что ты называешь выбором, Джереми?

- Ты ревнуешь. Вот из-за чего всё это. Ревность. Боже! Я думал это в прошлом, Лилли!

- Ревную? - издеваюсь я. - К кому? Тебе и твоим шлюхам?

- ВСЕГО ЛИШЬ ОДНА! - кричит он.

Тишина, что следует дальше, оглушает.

Возглас Джереми звучит, как раскат грома. Впервые я слышу, как он поднимает голос. Впервые

я вижу, как он теряет контроль.

Кажется, он удивлен также, как и я. Он тяжело дышит. Его волосы находятся в беспорядке. С

каждым выдохом его ноздри раздуваются.

Вдруг я чувствую себя очень маленькой, уязвимой, и очень, очень одинокой. Я начинаю плакать.

Я не знаю, что на меня нашло. Прежде я никогда не была такой эмоциональной. По крайней

мере не на людях.

- Дерьмо, - тихо говорит Стоунхарт. - Дерьмо, Лилли, мне очень жаль.

Он начинает двигаться ко мне.

- Я...

- Не надо, - говорю я и тру глаза. - Не извиняйся. Я в порядке. Всё хорошо. Просто...не подходи

ближе, хорошо? Не сейчас.

Стоунхарт игнорирует мою просьбу и смещается в мою сторону. Движения не хищника. А глаза

мягкие. Я смотрю в сторону. Я ненавижу, когда он вот так смотрит на меня. Я ненавижу, когда

кто-либо вот так смотрит на меня.

Всхлипывая, я стараюсь остановить глупую икоту, чтобы не выглядеть жалкой. Я быстро

моргаю, пытаясь стереть слезы.

Внезапно я чувствую руку Стоунхарта, обвивающую мою талию. Он притягивает меня к себе,

не применяя при этом силу.

Я сопротивляюсь сначала, но...ему удается уговорить меня быть ближе.

Я не понимаю, как это произошло, но в итоге я оказываюсь прижатой к его телу. Жесткое и

твердое, и как бы мне не хотелось этого признавать, успокаивающее.

Он позволяет мне плакать ему в плечо, не говоря ни слова.

Он начинает гладить мои волосы. Я чувствую, как его нос и рот касаются моей макушки.

- Это моя вина, - шепчет он. - Мне не нравится видеть тебя такой. Прости.

- Это всё я. Я вела себя глупо, - я начинаю отталкивать его. - Я переживу. Дай мне секунду.

Но он отказывается отпускать меня. Вместо этого он еще ближе притягивает меня к себе. Его

тело успокаивает. Предполагаю, что некоторые вещи и реакции настолько глубоко укоренились

в нас, что в какие-то моменты наши органы не в состоянии различить, что действительно нас

успокаивает.

Я вдыхаю запах Стоунхарта. Как неудивительно, но он тоже меня успокаивает. Я плачу меньше.

Наступает своеобразный мир.

- Я не должен был кричать.

Свободной рукой он берется за мою и сжимает её.

- Мой отец постоянно кричал на мать. Он делал это все время, даже после того, как она стала

глухой. Я всегда винил его за это. И я пообещал себе, что никогда не стану таким мужчиной,

который будет кричать на женщину. Прости, Лилли. Честно. Я бы не стал признавать этого, но

твои обвинения причиняют боль.

- Какие обвинения? - тихо спрашиваю я.

- То, что за твоей спиной я трахаю других женщин, - он крепче сжимает мою руку. - Это было

один раз, и это было ошибкой. Я говорил тебе, почему я это сделал, но эти причины не

оправдывают меня. Это было неправильно. И я чист. Я ценю свое здоровье. Оптимизированное

тело является ключом к убедительным идеям.

- Почему нельзя было сразу сказать это?

- Потому что, - он издает звук, схожий с ворчанием и хихиканьем. - Потому что ты должна знать

лучше. Потому что это был тупой вопрос.

- Да, - говорю я, прижавшись лицом к его телу. Я слегка смеюсь. - Да, боюсь, что так.

- Ты знаешь, как я ненавижу разгильдяйство, Лилли-цветочек, - говорит он. - А также то, что я

дорожу тобой. Я бы не сделал ничего, чтобы подвергнуть твое здоровье опасности. По крайней

мере не так.

"Но сотнями другими способами", - шепчет мне внутренний голос. Но я заставляю его