Владимир Леви - Доктор Мозг. Записки бредпринимателя

Через некоторое время подплыла еще одна пирания пера, настырная язвительная девица с ксерокопией архивных документов ЦРУ и фамилией Хиза в одном из них, с указанием должности и какой-то шифровкой.

– Это вы, мистер Хиз, или ваш двойник?

Боб слегка растерялся.

– Кто-кто?.. А-а… Тьхэ. Плюнуть и растереть. Давняя чепушка, я и забыл. Я тогда еще и военные погоны не успел снять. Изучали действие бульбокапнина на обезьянках, нескольким людям, добровольцам (это он врал, не добровольцам, а тюремным заключенным, причем чернокожим) тоже дали попробовать. Не вреднее виски. Вы пьете виски?

– Я обхожусь текилой и самостимулирусь с помощью моего бой-френда. Он вживляет мне один электрод, глубоко проникающий, безопасный и эффективный. Нет дыма без огня, мистер Хиз?

Из Хиза сотворяют публичное пугало. Статьи его нигде не печатают; всюду, где только можно, объявляют бойкот. Пресса, не уставая, потчует публику байками о психиатре-садисте; дошлые журналисты смакуют сплетни о его гедонической личной жизни, слухи раздуваются до размера ужастиков. В психбольницах, из которых Хиз до того подбирал пациентов для исследований, ему отказываются предоставлять женщин – боятся, что он будет использовать их для перемены сексуальной ориентации своих пациентов-гомосексуалистов. Тулейнские студенты устраивают Хизу пикеты и обструкции, требуют увольнения. Группа граждан Нового Орлеана в письме городскому прокурору призывает привлечь изверга-психиатра к суду «за преступные насилия над человеческой личностью».

– Привлекли?

– Нет, но угроза некоторое время висела. Местный суд был заменен публичным судилищем общегосударственного масштаба.

У Кеннеди на ковре

Если бы какой-нибудь доктор мог освободить меня от негативных эмоций без риска для интеллекта и критического мышления – вживлением электродов в мозг или еще каким угодно способом, – я стал бы первым его пациентом.

Далай Лама, из интервью

«В эти годы бочки катились на всех работников биологической психиатрии и на бихевиористов со страшной силой – вспоминал Хиз. – Докатились и до Капитолия. Горластенький паренек с дипломом психиатра, по возрасту годившийся мне в сынки, представил в сенатскую комиссию по здравоохранению официальный доклад-донос – телегу на всех наших коллег, вместе взятых, включая, кроме психиатров, и нейрохирургов, невропатологов, и нейрофизиологов, и психологов-бихевиористов. Загрузил в эту емкость все, что, по его мнению, в нашей работе нарушает права пациентов и базовые американские и общечеловеческие ценности. Досталось и Скиннеру, и покойному Уотсону, и приежим специалистам – Сэм-Джекобсену и Дельгадо, и мне по первое число. Всех свалил в одну кучу и обосрал. Мои исследования подгреб под жупел психохирургии, электростимуляцию мозга приравнял к лоботомии, с которой я еще в своей докторской призывал распрощаться как можно быстрее. Обвинил, среди прочего, в том, что своими нейростимуляторами я превращаю человеческий мозг в подушечку для булавок. Припомнил мой рекорд – я вживил одному пациенту, К-63, 125 электродов. Чем не подушка для булавок?.. Но дипломированный сопляк забыл вспомнить, что этот больной тоже был своего рода рекордсменом: страдал комбинацией шизоаффективного расстройства личности, очаговой эпилепсии, тяжелой хронической депрессии, навязчивостей, а сверх того, мучился жуткими таламическими болями. Многое в его мозгу было повреждено и запутано. Психохимия не помогала. Совершил две попытки самоубийства. После установки нейростимулятора судорожные припадки и боли прошли, стал жизнерадостным, смог работать. Сохранились кое-какие навязчивые ритуалы, но жить не мешали. Единственной химической поддержкой остались противосудорожные средства…»

На сенатские слушания в Конгресс, кроме Хиза, был вызван едва ли не весь цвет американского мозговедения: Дельгадо, Скиннер, Лилли…

– Как на развязочных сессиях у детектива Пуаро: все персонажи этой книги собрались в одно время в одном месте!

– Не подгадывал, так само получилось, детективом выступила история. Одни наши герои присутствовали очно, другие заочно. Не знаю, позвали ли Олдса, среди собравшихся его не было, но имя и работы упоминались не раз. Если бы жив был Уотсон, уверен, затребовали бы на ковер и его: в докладе и прениях недобрым словом поминали уотсоновские опыты с малышом Альбертом, и все обсуждение шло под знаком антибихевиоризма.