Unknown: Перерыв на жизнь (СЛР, 18+) :: Дамский Клуб LADY

смотрит на него лучистыми зелеными глазами.

— Я не люблю устрицы, — признается он и открывает меню.

— Так, я готова сделать заказ. Я буду цезарь и пасту с морепродуктами. И апельсиновый фреш. А с десертом мы потом

определимся. Мы же дойдем до десерта?

— Хотелось бы. Очень, — многозначительно говорит он. — Вино. Какое ты будешь вино?

— Никакое. Я не пью.

— Совсем?

— Крайне редко. И сегодня точно не повод.

Они делают заказ. Им тут же приносят сок и вино (Гергердт просит для себя сухое красное), потом закуски.

— Артём, где ты учился?

Рада достает сигареты и кладет пачку на стол. Те самые Richmond Cherry . Не тонкие, а обычные. Достаточно крепкие.

Гергердт попробовал их, скурил одну сигарету.

На ее вопрос он отвечает улыбкой и некоторое время молчит.

— Я закончил филфак. — Наслаждается ее недоумением. — Это так удивительно?

— Нет. Но мне очень трудно вписать тебя в филфак, — говорит Рада и тут же думает, что вряд ли вообще сможет куда-

нибудь вписать Геру.

Никак не может она представить, чтобы Гергердт увлеченно чем-то занимался. Несмотря ни на что она не может себе это

представить.

— То, что я закончил филфак, как-то мешает мне употреблять мат? — понимая, что ее смущает, спрашивает прямым

текстом.

— Не думаю, что тебе вообще что-то может помешать.

— Я три иностранных языка знаю, и что? Это у меня должно быть на роже написано? А мне просто нужно их знать, у меня

бизнес за границей, вдруг меня на*бывают, задолбаешься с собой переводчика таскать. Но русский язык я люблю. Потому

что душевный он. А какая русская душа без мата?

— Да, вижу, душевно все у тебя.

— У меня от всего сердца. Без океюшек и хаюшек. Если все круто, то это – за*бись, а если плохо, то п*здец.

— Последнее, впрочем, может так же выражать крайний восторг.

— Абсолютно. Или «смеркалось».

— Чего?

— Это тоже, когда все плохо.

Радка смеется.

Боже, как она смеется. Мягко, искренне. Точно шутом станешь, будешь всякую чушь пороть, лишь бы она вот так смеялась.

Смех гаснет, но на ее губах остается улыбка. Эхо той случайной непритворной радости.

— Гера, ради бога, почему филфак? — Аккуратно достает из пачки сигарету.

— Как это почему? Потому что книжки читай да чистописание учи — вот почему.

— Ну, с чистописанием у тебя все в полном порядке.

— Я же говорю: люблю русский язык, уважаю за многогранность. Что написано пером, не вырубишь топором. Тут

аккуратность нужна.

Она прикуривает и выпускает тонкую струйку дыма. Опирается локтями на стол, выпрямляя спину и подаваясь чуть вперед.

Молчит. Поворачивает к нему голову.

— Такие, как я, поступают не туда, куда хочется, а туда, куда удается, — продолжает он. — Особенно, если единственная

способность, которой обладаешь, — хорошая техника чтения. Зато, знаешь, какие мне наша кураторша, Морозова Зоя

Юрьевна, характеристики в ментовку писала? Все отделение валялось. Добрая бабуля, одинокая, к сироткам

неравнодушная. Ей надо-то всего ничего: на даче картошку посадить, картошку выкопать. Говорю, Юрьевна, вот хера ли ты

возишься с этой дачей, куплю я тебе два мешка картошки и ведро клубники, сиди не дергайся. Нет, говорит, свое надо. Свое

так свое. До сих пор гонцов к ней засылаю. А то еле ходит уже, а все охает, грядки, бл*ть, у нее не полоты.

Радка молчит. Поднесла сигарету к губам, чтобы затянуться, так и не затянулась. Смотрит и молчит.

— Ну, очаровал я тебя? Нет? П-фф, — Он тпивает вино и уверенно откидывается на спинку дивана. — Смеркалось. Ладно.

Придумаю какую-нибудь другую душещипательную историю с субъективным подходом к действительности.

— Так ты все это придумал? Про Зою Юрьевну… Прям сейчас насочинял?

— Конечно. Картошка-клубника… — смеется он, прикуривает черную с золотым фильтром сигарету.

Рада отворачивается. Глубоко затягивается, запивает вишневый дым апельсиновым соком.

Гера. Душу выжрет и не подавится. Она же ему поверила. Он рассказывал, а она верила, что так все и было. У него низкий и

глуховатый голос, и когда Артём говорит, то ярко выделяет «ж» и «ч» — очень запоминающаяся манера. Такую не спутаешь.

Она заслушалась его интонацией и поверила.

— Врешь, — вдруг резко говорит Дружинина и смотрит ему в глаза. Они темные, в них ничего не отражается. — Врешь ты, —

повторяет уверенно. — Есть у тебя Юрьевна, и копаешь ты ей картошку. Или кто-то копает по твоему приказу. — Делает

внушительную паузу. — Гера? Зачем это все?