Евгений Войскунский: Кронштадский лёд

А военмор Кузнецов хотел было уйти, но Федор не пустил, крикнул ему, чтобы обождал. Ну ладно. Снял бескозырку и сел на диван. Тут из соседней комнаты выглянула девушка, очень молоденькая, с удивленными светло-карими глазами. Военмор встал, приглаживая волосы, и представился:

– Главный начальник всех морских сил рэ-сэ-фэ-сэ-рэ Терентий Кузнецов.

Девица прыснула, отчего привлекательность ее лица еще усилилась. Она вошла, с раскрытой книгой в руке, и, в тон военмору, провозгласила:

– А я главная заведующая Третьей трудовой школы Капитолина Джаваха.

– Как вы сказали? – заинтересовался военмор. – Джахаваха?

– Вот. – Она протянула ему обложку книги, на ней значилась фамилия автора Лидия Чарская и название «Княжна Джаваха».

И, усевшись на диван, повели они полушутливый разговор – об этой княжне Джавахе с ее жизнью, бесконечно далекой от нынешней, и о других книжках, и Терентий очень нахваливал книгу «Овод», которую подарил ему двоюродный брат Сергей Елистратов, лекарский помощник санотдела сухопутных войск Кронштадтской крепости.

Тут вошел Федор Редкозубов, умытый, но с разноцветным от кровоподтеков лицом, с подбитым глазом, а за ним озабоченная жена.

– Вот, – провозгласил Федор, – что значит «Петропавловск», своих не дают в обиду. Как тебя? Ага, Терентий. Если б не Терентий, так меня, очень просто, значит, на тот свет…

– Что ты несешь, Федя! – Таисия Петровна мужа и себя перекрестила. – Спасибо вам, – улыбнулась она Терентию.

– Одним спасибом не обойдешься. Становь все, что есть, на стол.

С этими словами Федор принялся аккуратно наливать в графин спирт из спасенной четверти. Сели за стол, выпили, Федор пустился рассказывать, как в пятнадцатом году во время аварийных работ неуклюжий боцманмат Комлев уронил кувалду ему на руку, и он, комендор Редкозубов, лишившись двух пальцев, был списан с линкора в артмастерскую.

– А ты, значит, гальванёр? – впился он неповрежденным глазом в скуластое молодое лицо военмора. – А ну, ну, расскажи вот им, – кивнул на жену и дочь, – откуда ток в башне берется?

Ишь, проверяет, не вру ли, подумал Терентий Кузнецов. Тронув ладонью и кверху подкручивая недавно отращенные усы, он сказал:

– Известно, откуда. Уголь в топках горит, в котлах вода кипит, получается пар. Так? А пар крутит динамо-машину, получается ток. Ну, а я ток включаю в муфту Дженни. Так? И он гонит зарядники из погреба наверх. Подает к казенной части орудий снаряды и полузаряды с порохом. Так?

– Так! – крикнул Федор. – Свой человек!

Он добавил Терентию спирту в стакан и стал расспрашивать, кто из старых артиллеристов на «Петропавловске» продолжает служить. Оказалось: никто. Ну-тк, понятное дело, столько всяких событий произошло. Один, впрочем, из знакомых артиллеристов на линкоре остался – Бруль Зиновий Иванович, бывший кондукт о р.

– Он у нас второй артиллерист, – сказал Терентий. – Заведует всей стадвадцатимиллиметровой. Умный мужик.

– Это точно, – подтвердил Федор. – У него и раньше понимание было.

И пошел за столом разговор о том, чтó на линкорах делается.

Как летом перевели их – «Петропавловск» и «Севастополь» – из Петрограда в Кронштадт, так и началась бузá. В Питере, известно, жизнь повеселее, и увольнялись матросы в город. А тут приказы пошли: отменяются отлучки с корабля и ночевки на берегу. И – вот что еще возмущало: отпуска отменил Раскольников до особого распоряжения. Дисциплину он, вишь ты, подтягивает. Но время-то на дворе другое, офицерóв с ихней привычкой к мордобою теперь нету, теперь все просто военморы. На общих собраниях выкрикивали недовольство, и комиссары довели это растущее недовольство до штаба флота, до пубалта. И вот, приказ об отлучках с корабля перестали требовать, а главное – разрешили отпуска до двух процентов личного состава.

Отпуска – это ж святое дело. Почти все матросы были призваны служить в красный флот из деревень. Оттуда, из деревень, шли им письма: во перв ы х строках приветы от родни, во вторых – жалобы на трудную жизнь. Продолжалась чертова отбираловка – приезжают с ружьями, орут и угрожают, отбирают – у кого посев, у кого лошадь, а у кого вещи носильные. Вот ему, Терентию, мать написала, что увели кобылу – как же теперь пахать, кто плуг потянет…

Он, Терентий, в отпуск просился, хоть на одну неделю, ему ж ехать недалеко, за полдня доберешься – до деревни Систопалкино, Копорской волости, Петергофского уезда. Хотел он, Терентий, в волостном совете пошуметь – как они, мать их так, посмели лошадь увести из дома, где одни бабы – мама с двумя малолетними дочками, а он, единственный в семье мужик, – красный военмор и, между прочим, победитель Юденича.