Роберт Грин - 48 законов власти

Каждую революцию обязательно сменяет период реакции, потому что пустота, возника­ющая на месте упраздненного старого порядка вещей, оказывается слишком невыносимым бременем для человеческого существа, подсознательно связывающего подобный вакуум со смертью и хаосом. Возможность перемен и обновления прельщает людей, привлекая их на сторону революции, но когда пер­вый порыв проходит, спадает энтузиазм, остается ощуще­ние опустошенности. Обращаясь к прошлому, люди тем самым создают лазейку, через которую старый порядок вползает обратно.

Согласно Макиавелли, пророк, воспевающий и призывающий перемены, может выжить только с оружием в руках: когда массы неизбежно потянутся к прошлому, он должен быть готов применить силу. Но вооруженный пророк не сможет продержаться долго, если только, понимая сложность своего положения, не позаботится о том, чтобы быстро создать новый набор ценностей и ритуалов на замену старым, успокоив этим тревоги тех, кого страшат перемены. Гораздо более простой и менее кровавый способ — своего рода надувательство. Проводите нововведения и реформы сколько душе угодно, но придайте им умиротворяющий облик старины и традиций.

Китайский император Ван Ман, правивший в 8—23 годы нашей эры, появился на сцене в период великих исторических преобразований, когда народ жаждал порядка, того порядка, который сформулировал для них Конфуций. Однако за две сотни лет до этого император Цинь приказал сжечь труды Конфуция. Через много лет распространилась молва, что несколько свитков чудесным образом уцелели в подвале одного ученого человека. Эти тексты, возможно, не были подлинными, но это давало Ван Ману шанс, и он не преминул им воспользоваться: прежде всего он конфисковал тексты, затем велел своим писцам вставить в них несколько фрагментов, отражавших направление его реформ. Когда после этого тексты были обнародованы, из них как будто следовало, что великому учителю были бы угодны перемены, проводимые Ван Маном. Люди были успокоены этим, и реформы прошли с минимальным сопротивлением.

Следует понять: тот факт, что прошлое мертво и погребено, позволяет вольно его интерпретировать. Для поддержки своего дела вы должны подправить его. Прошлое — это текст, в который вы без опасений можете вписать собственные строки.

Простой поступок, как, скажем, использование старого названия или сохранения за группой того же номера, свяжет вас с прошлым и обеспечит поддержку авторитета истории. Как заметил сам Макиавелли, римляне использо­вали этот прием, трансформируя свою монархию в республику. Они поставили двух выборных консулов на место монарха, однако многое другое осталось неизменным — императору прислуживали двенадцать ликторов, и при консулах оставили их ровно столько же. Монарх сам лично совершал ежегодное жертвоприношение, это было большое событие, посмотреть на которое стекались толпы. Республика сохранила этот обычай, римляне только «избрали главу жертвоприношения, назвав его царь-жерт­воприноситель». Эти и сходные приемы удовлетворяли людей и удержи­вали их от того, чтобы требовать восстановления монархии.

Другая стратегия, позволяющая замаскировать перемены: шумно во всеуслышание объ­явить, что вы поддерживаете ценности прошлого. Примите облик приверженца традиций, и лишь единицы заметят, как мало это соответствует действительности. Флоренция эпохи Возрождения имела вековые республиканские традиции и весьма подозрительно относилась к любым попыткам пошатнуть эти устои. Козимо Медичи изображал ярого приверженца республики, тогда как в действительности добивался того, чтобы власть в городе принадлежала его семье. Формально Медичи сохранили во Флоренции видимость республики, фактически же она была уничтожена. Медичи исподволь провели радикальное реформирование строя под видом сохранения традиций.

Наука опирается на исследования и факты, это, казалось бы, должно оградить ее от консерватизма и косности: это иная, новаторская культура. Однако, когда Чарльз Дарвин обнародовал свое эволюционное учение, он столкнулся с более яростным сопротивлением со стороны коллег-ученых, чем церковных иерархов. Его теории бросали вызов слишком многим закоснелым идеям. Дж. Сэлк натолкнулся на такую же стену, пробивая свои открытия в области иммунологии, Макс Планк — со своими революционными идеями в физике. Планк писал позднее о научной оппозиции: «Новая истина в науке торжествует не потому, что ее противники прозрели, увидев ее свет, а потому, что приходит время, когда противники наконец умирают, и на смену приходит новое поколение, успевшее с ней свыкнуться».