Ольга Горовая - Дурман

- Хочешь, я уволюсь, Виталь? Дома сидеть буду с Баксом, под охраной? Никуда не выйду? Только, чтобы рядом, пожалуйста? - на все согласна, вот уж правда, и не нужно кроме него ничего больше.

Казак ошарашено уставился на нее. Удивила, похоже. Да и что странного? Сколько он ее на это уламывал, а тут Таня сама…

- Мне без тебя ничего не важно, Виталь. Уже проверили и перепроверили даже, - хмыкнула не особо весело.

Но и не грустно. Просто признала то, что есть.

А он зажмурился. Кажется, сам и дыхание, и слова все растерял. Прижал ее голову к своему плечу, лицо к шее. Горячая ладонь на затылок давит, и ей хорошо от этого так, что никому не рассказать и не передать словами! И его жадные губы по ее коже: по щекам, бровям, векам. Целует, давит, ласкает. Словно передать, выразить ей то хочет, для чего слов не знает. Да и Таня таких слов не знала, чтобы все, что к нему ощущает - описать и назвать. Потому, сама так же в ответ целует, ерошит волосы пальцами, цепляется за напряженные, твердые плечи мужа. И отодвигаться даже не думает, хоть его руки слишком сильно на ребра давят. Правду оба говорили: живут только когда вместе друг с другом.

Таня все-таки осталась дома. Во всех смыслах. Виталий никуда не отправил ее, чтобы там не подразумевалось под безопасным местом. Но и с работой ей пришлось рассчитаться.

Еще недавно испытывала сомнения и неуверенность, неловко было подвести людей, с которыми столько работала, которым себя считала в чем-то обязанной. А теперь пришла и положила заявление об уходе владельцам за один день. Даже две недели не отрабатывала, и не просила выплатить заработанное за месяц. Сама готова была неустойку им заплатить. Сама же предложила и кандидатуру себе на замену. Настолько изменились приоритеты в ее жизни, что все переоценила. И как бы ее не уговаривали, не согласилась остаться. И от прибавки к зарплате отказалась, попытавшись до владельцев клиники донести, что не в деньгах дело. В жизни появилось то, что стало важнее карьеры и прошлых достижений. А денег им с мужем и так хватает. Хотя этого Таня не говорила, но сама для себя знала, что будь Виталий и «без копейки в кармане», не имело бы это для нее значения. Правда, не тот характер у ее мужа, чтобы покорно плыть по течению жизни, конечно. Вряд ли такое допустил бы.

Зато время на книги появилось. Ими теперь спасалась от нервных и напряженных мыслей о том, где сейчас Виталий и что с ним? Ну и Баксиком, конечно. Подросший питомец, словно чувствуя, когда Таню совсем «с катушек» сносить начинало, тут же запрыгивал хозяйке на руки и своим урчанием, своим теплом - помогал расслабиться, отвлекая. Да и Виталя старался, когда дома бывал, сделать все, чтобы Таня ни о чем плохом не думала. Они теперь так часто костер разводили и огнем любовались, не обращая внимания ни на погоду, ни на температуру за окном; и свечей муж накупил по ее просьбе, а Таня их теперь зажигала без всякого повода, наслаждаясь мягким мерцанием, пока его дожидалась. Нравился ей огонь. Казалось, что защищает их тепло пламени чем-то, оберегает от всего плохого, что случиться может.

А что именно могло бы произойти, Таня все так же не представляла, Виталя ей все меньше рассказывал, только и говоря «справимся», и ей не оставалось ничего другого, как ему верить целиком и полностью. Не привыкла на других полагаться, а сейчас ни выбора не имела, ни возможности жить иначе. Училась и с таким мириться.

Однажды Виталий приехал очень рано. Непривычно уже, позабыла, когда такое и было. На дворе апрель. Теплеть начало, и хорошо так, несмотря на продолжающиеся туманы. Она теперь то и дело на террасу выходила или просто во дворе гуляла. Разумеется, имелась охрана, но Таня настолько привыкла к этому за последние месяцы, что научилась «не замечать», наслаждаясь погодой и воздухом, пока еще «неуверенным» солнечным теплом, то и дело пробивающимся сквозь облака.

А тут муж. Его чуть ли не затылком почувствовала. Обернулась, увидев Виталия, выходящего во двор из спальни, через террасу. И замерла почему-то. Испугалась даже. Что-то непривычное в нем ощущалось. То, чего не было в последние месяцы. Попыталась вдохнуть, всмотреться.

И вдруг Виталя улыбнулся. Широко так, открыто, бесшабашно. Как в поезде, когда они познакомились только. Или потом, когда встречались, еще не обвиняя и не упрекая друг друга ни в чем. У Тани даже слезы на глаза навернулись: от этих воспоминаний, от того, что от мужа не могла взгляд отвести. Красивый такой, и ее весь! И любимый самый! В груди сдавило.