Тэмми Фолкнер - Вновь обретя веру

Я смеюсь.

— Думаю, тебе лучше поторопиться.

— Она меня любит, — говорит он.

И его глаза светятся от счастья. Пит спокойный и счастливый, и я за него очень рада. Он смотрит на меня.

— Сколько стоят такие часы? — спрашивает он.

— Больше машины, — отвечаю я. — Даже в нерабочем состоянии.

Он морщится.

— Да уж. Я тоже думал купить себе такие.

Дэниел протягивает руку.

— Спасибо, что помог найти мастерскую, — говорит он Питу.

— Эй, хочешь провести завтрашнюю ночь с нами? Можем вместе пойти смотреть на фейерверки.

Дэниел качает головой.

— В полночь мне нужно быть в другом месте, — говорит он. — Но спасибо за предложение.

Пит хлопает его по плечу, а затем чересчур крепко обнимает меня и уходит. До меня доносится его свист, когда он шагает по тротуару.

Закрывая крышку часов Дэниела, я поднимаю взгляд к нему.

— Они так и не работают.

Его рот вытягивается в прямую линию.

— Я надеялся, что кому-то удастся починить их до того, как станет слишком поздно.

— Слишком поздно для чего? — спрашиваю я.

— Для меня, — отвечает он.

— Для тебя никогда не будет слишком поздно, глупенький, — говорю ему я.

Дэниел

Зёрнышко надежды расцветает в моей груди. Я ни на что не надеялся уже очень давно. Рассеянно потираю грудь, пытаясь утихомирить душевную боль и участившееся сердцебиение. Я уже очень давно мёртв внутри, с тех пор как очнулся в больнице без ноги, без друзей и без будущего. Но сейчас вдруг чувствую, что могу стать свободным.

— Ты в порядке? — спрашивает Фейт.

Она встаёт и подходит ко мне, неуверенно протягивая руку, чтобы коснуться моего лица. Девушка смотрит мне прямо в глаза, и я хочу потеряться в ней и раскрыть ей все свои секреты.

— Всё отлично, — бормочу я, хотя это не так. И добавляю: — У меня ПТСР[3]. В худшем из его проявлений.

— После того случая? — ласково спрашивает она.

Я утыкаюсь лицом в её ладонь и нюхаю её, как котёнок, а она улыбается, позволяя мне это.

— После дозоров. После людских смертей. И лицезрения мёртвых тел. А также того, во что превратилась моя жизнь.

Фейт указывает на диван, что стоит в другом конце комнаты, и я опускаюсь на него с одной стороны. Девушка садится с другой стороны, подтягивая ноги так, что её ступни оказываются между нами, и стягивает со спинки дивана вязаный шерстяной плед, чтобы прикрыть им ноги. Она укрывает им и мои колени. Где-то в районе груди снова начинает болеть, и я потираю это место.

— Что-то болит? — спрашивает она.

— Всё, — произношу я тихо.

Я никогда не рассказывал об этом дерьме. Но Фейт задаёт вопросы, и она не мой командир или грёбаный психотерапевт, который хотел залечить меня до бесчувствия. Чтобы я забыл всё, что видел. Но я не хочу забывать. Мне нужно помнить, потому что если не я буду помнить их живыми, то кто тогда?

— В тот день время для меня остановилось, — говорю я и утыкаюсь лицом в ладони, сосредотачиваясь на дыхании.

— Тебе нужен бумажный пакет, чтобы подышать в него? — спрашивает Фейт.

Я смеюсь.

— Может, он понадобится мне чуть позже.

— Расскажи мне о том дне, — просит она.

Я качаю головой.

— Не могу.

— Почему? — шепчет она.

— Потому что вспоминать больно, — признаюсь я.

Хотя предпочёл бы промолчать.

— Они все мертвы? — тихо спрашивает Фейт.

Я киваю.

— Сколько их было?

Она поправляет плед, чтобы тот лучше меня укрывал, и я чувствую, как её ступня скользит чуть ниже моего бедра. Я улыбаюсь. Мне это нравится. Нравится намного больше, чем должно бы.

— Десять человек, — отвечаю ей.

— Как их звали?

Боль в моей груди становится невыносимой, а от возникшего комка начинает болеть и горло, потому что я не могу проглотить прошлое. Когда я перевожу взгляд на неё, то замечаю, что её глаза блестят от непролитых слёз. Блядь. Я её расстроил.

— Мне так жаль, — говорю я. — Мне не следовало обременять тебя этим.

— Нет, следовало, — произносит она с лёгким смешком. Этот переливающийся звук приятен, как перезвон колокольчиков в ветреный день на крыльце дома моей бабушки. — У меня всё равно нет других дел.

Мыслями я возвращаюсь в прошлое. Я всё ещё вижу их лица. Вижу, какими они были до и после взрыва. Как раз это и не даёт мне покоя.

— Джимми. Ему было девятнадцать, он любил играть в покер. И сколько бы раз мы не играли, он всё время побеждал.

Повернувшись ко мне лицом, она опускает голову на спинку дивана и уютно устраивается на подушках. А потом зевает.