Gradinarov - bratia

Но неустойчива погода в горах! Сегодня затихли птицы в лесу и на озерах. Лишь изредка появится в небе канюк и тоскливым криком огласит притихшую тундру, полоснет голосом по сердцам загрустивших людей.

Природа издалека чует идущее ненастье. С севера тянет ветер и несет низкие мутные облака. Они садятся в распадках и дышат туманом. Огромное облако повисло над Угольным ручьем и просеяло густой дождь. Стучат по листьям деревьев струи, гнут вместе с ветром стебельки трав, перекатываются по кустам ивняка, сливаются в мутные горные ручейки и по извилистым желобкам устремляются в Угольный ручей. Земля становится болотом, не успевая принимать потоки воды. Федор Кузьмич со Степаном Варфоломеевичем стоят под навесом на крыльце барака и с горечью наблюдают за густым холодным дождем.

– Ни к чему ветер пригнал облака, – поеживаясь от прохлады, говорит Буторин. – Хай чуток бы подождал, пока штольни не зачнем. Будто хочет помешать. Боюсь, чтобы от заминки мужики не перегорели.

– Дождь дождем, а завтра начинаем штольни! – перекрестился Инютин. – Я не люблю отступать от намеченного. По другим знаю: отступил, не начал в срок, потом не догонишь. Время не терпит. А ненастье может быть все лето. Не падать же ниц перед ним.

Как назло, стих ветер. Тучи застыли над горами, покрыв все сплошным туманом.

– Ладно, Федор Кузьмич! Не будем печалиться! Утро вечера мудренее. Может, ветер опять проснется и унесет облака с туманом куда-нибудь, в Авамскую тундру. Утром проснемся, а солнце на вершине ждет!

– Дай-то Бог! – обнадежился Инютин и снова осенил себя крестом.

К ним присоединились заспанные старшины: Иван Кирдяшкин и Михаил Меняйлов.

– Хорошо под дождь кемарить? – съязвил Степан Буторин. – Так и лето проспать можно.

– Не шибко спится, Степан Варфоломеевич, когда дума думается, – ответил Иван. – Не идет сон даже в непогоду. Глаза закрыты, а сна нет. Гора дрожит перед глазами. А кого чуть сморило сном, тот вздрагивает и что-то лопочет. Пальчин с Болиным сказывали, богатство гор шайтан караулит. Еще мангазейцы здесь страху натерпелись. Им бабушка Манэ поведала, а ей – прабабушка. Давно это было. Лет двести назад. Ратники-мангазейцы здесь руду плавили. Пропадали люди, горели срубы, падали от копытки олени, кочи садились на мель из-за козней шайтана.

– Все-таки они плавили руду, несмотря на неудачи. И добивались своего. Киприян Михайлович рассказывал, еще в те далекие годы черную медь этих гор доставляли на парусниках сначала Енисеем, потом по Турухану, а далее волоком до Таза, снова рекой – в самую «златокипящую Мангазею». Мангазейцы – опытные воины и великие мастера. Им многое было под силу. А шайтан – выдумка тунгусов. Шаманы придумали шайтанов. Надо ж народ в покорности держать, – внушал Буторин. – Я уже лет десять в низовье и ни одного шайтана не видел.

– Как бы ты его увидел, если он дух? – спросил Михаил Меняйлов.

– Я добрых духов-варагов видел сегода в чуме нганасан, когда шаман камлал. Это маленькие деревянные человечки, – подтвердил Федор Кузьмич. – Будто детские игрушки, а не духи. И обладают ли идолки чарами – я не знаю. Степан Варфоломеевич топориком таких красавцев настрогает каждому из вас. Вешайте их себе на шею как оберег, если в Бога не верите. У каждого из вас на груди святой крест. Он вас охраняет от козней выдуманного шайтана.

– Так-то оно так! Но пугает нас гора. Как бы штольни не стали дорогой в ад, – высказал сомнение Иван Кирдяшкин.

– Никакого ада в горах нет. Я за жизнь столько штолен прошел, что вам и не снилось. И до сих пор жив-здоров. Ни на Алтае, ни здесь ни одного шайтана не встретил, как и Буторин. В штольнях бывают обвалы, распухают и плывут стойки, стонет от навалившейся тяжести крепь, где-то в расщелине «дышит» вода, что-то перебегает вдоль стен, и рудокопам чудится шайтан – это правда. Но эти стоны, трески лопающихся каменных стен, бульканье воды предупреждают горнорабочих об опасности, не дают забыться, увлечься рубкой камня и не прислушиваться, как ведет себя штольня. Особо опрометчивыми бывают старатели. Доберутся до жилы, от радости рубят налево и направо, пытаясь настичь самородок. Забывают об опасности и в азарте гибнут под завалами. Поэтому главное в забое – не смелость и сила, а осторожность и рассудок, – рассказывал Инютин. – Успокойтесь сами, успокойте артельщиков. А завтра утром на штольни.

День ли, ночь ли штольни бьют посменно. А там темень, что днем, что ночью. Потрескивают берестяные факелы, стучат молоты, звенят лопаты, грохочут тачки, гулко отдаются голоса. Под ногами лужи воды. Срываются с потолка капли. Одни в лужу, другие шлепаются на нижнее огниво и разлетаются мелкими брызгами. Где-то в темноте плюхает жирный ошметок глины прямо в тачку. Тяжело дышат люди, кашляют от смешанного с берестяной гарью воздуха. Потом покрываются тела горнорабочих. Плотники спешат удлинить настил. Рудокопы ждут, стряхивают грязь и каменную пыль, смахивают струйки пота. Сняли вареги, смотрят на порозовевшие вздувшиеся ладони, закуривают, присев на лежневку, вытягивают ноги, постанывают. Ноют руки, поясницы, колени.