Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

Были также две молодые актрисы: исполнительница роли старшины Кирьяновой Людмила Зайцева и роли Жени Комельковой Оля Остроумова.

Опекали, сопровождали, защищали и сопровождали нас бравые сотрудники "Совэкспортфильма", для которых данная акция по кинематографической линии была одной из важнейших, а к действиям их "по другой линии" мы отношения не имели.

В мягких на ходу авто с западными номерами нас доставили к Бранденбургским воротам, там машины прописали зигзаг между бетонными чушками, и мы оказываемся на шикарно загнивающей территории классового врага.

Была у нашего культурного десанта одна особенность, о которой непременно следует сказать - для полноты понимания произошедшего позже: у всех был разный опыт пребывания за рубежом. Ростоцкий к тому моменту уже объездил, как говорится, весь мир. Я тоже прошел некоторую обкатку. А вот красавица Оля Остроумова выехала всего лишь во второй раз, побывав с этим же фильмом в Италии.

Но особая статья - Людмила Зайцева. Не случайно она с поразительной органичностью исполнила главную роль колхозницы-селянки в фильме "Здравствуй и прощай", имевшем немалый успех. Она выросла в деревне и сумела сохранить в себе в полной первозданности всю крестьянскую самобытность. Так вот, она выехала за рубеж впервые и сразу - в богатую капиталистическую страну! Советский человек в таких случаях получал шок, опасный для психики. Но бывали и исключения. Люда Зайцева шока избежала...

Она сидела впереди с совэкспортфильмовским водителем и доставала его девственными вопросами типа: "А фрукты в витринах настоящие?" "А в том домике живут?" - "А цветы продают свежие?" - "А что там написано?"

Сияло солнце. Витрины шикарных магазинов мерцали, как перламутровые. Кинотеатр, где предполагался просмотр, высился на краю какой-то площади, по площади крутились авто, а по тротуарам шли довольные жизнью люди, некоторые с цветами. У них 8 мая - День Памяти. Цветы на могилы и к памятникам они приносят на сутки раньше нас.

Вестибюль кинотеатра, куда нас ввели, был еще пуст, но его пересек нам навстречу старичок в весе мухи и вручил каждому по узкому конверту. В конвертах оказалось по сто западных марок одной бумажкой: "Просил передать Гамбаров!" Я знал, что миллионер Гамбаров взял себе на откуп прокат советских фильмов в Европе. Москва его поддерживала. А он, как мы убедились в тот момент, поддерживал Москву.

Сто западных немецких марок - это были приличные деньги. Тем более приятные, что командировочным правопорядком не учтенные, а значит - не подлежащие отчету в бухгалтерии. Своеобразие ситуации, однако, заключалось в том, что их надо было успеть истратить, пока будет продолжаться демонстрация фильма. Ибо сразу после нее нам полагалось выйти на сцену для поклонов, потом провести пресс-конференцию и без промедления вернуться в Восточный Берлин.

"А зори здесь тихие" - картина двухсерийная. В Москве она показалась мне чуть затянутой. Здесь я Ростоцкому сказал:

- Спасибо, Стас, что снял такой длинный фильм!

- Режиссура - это предвидение, - отозвался мэтр.

Летучее совещание провели прямо на тротуаре. Экспортфильмовцы предложили несколько торговых адресов, и все сошлись на американском магазине, в котором, как было сказано, "есть всё". Этот стеклянный красавец высился на противоположной стороне нашей площади.

Туда и направились.

У входа стали распределять сопровождающих, чтобы не растеряться и не потеряться: сделав покупки, следовало сразу спуститься к тому же месту, от которого расходились. Ростоцкому и мне сопровождающие не требовались, двух кинозвезд экспортфильмовцы с удовольствием взяли с собой.

Ростоцкий сказал, что он давно обеспечил себя всем необходимым, и сто марок заберет в Москву. Я же ему сообщил, что не прочь приобрести легкий пиджачок для лета, но такой, чтобы в нем можно было бы ходить и на службу. Что-нибудь элегантное, но не вызывающее.

- Поехали, - сказал Ростоцкий, направляясь к внутреннему эскалатору, - не может быть, чтобы здесь не нашли...

Эскалатор привез в мужской отдел, и уже скоро я примерял перед зеркалом то, что нужно: серосиневатый, легкий пиджачок, с покатыми плечами и накладными карманами.

- Но не будет ли это как-то слишком для Комитета? - не терял я бдительности, все еше травмированный недавним обломом с болгарским раритетом.

- Не будет! - уверил режиссер. - Ты же - не экономический главк или производственный, ты - сценарный, художник в некотором роде, и не сомневайся! Бери - и носи!..