Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

Бодливой корове, как известно, бог рогов не дает. Ближе к перестройке на Суркова, правовернейшего партийного трубадура, стали сыпаться несчастья, которые он себе и в страшном сне не мог бы представить. С помощью хитро организованных брачных перипетий сбежала за границу дочь. По тем временам только этого было достаточно для конца карьеры. Но, помня заслуги, его поначалу не тронули. Он же, как бы отмываясь, стал разоблачать происки явных и скрытых идеологических недругов с утроенной энергией и в результате так перестарался, что просто жутко надоел всем трем отделам ЦК - культуры, пропаганды и зарубежному. Времена менялись, партийные челюсти ослабевали, излишнее рвение адептов рождало теперь досаду - он этих перемен не уловил... Своим старанием в деле "постановки вопросов" он "достал", естественно, и киноминистра. И его убрали с должности главного редактора "Искусства кино". А когда осталось совсем немного до исчезновения КПСС, он еще и банально, в такси потерял партбилет. Возникло персональное дело.

К тому времени я уже состоял на партучете в Союзе писателей и, будучи членом бюро объединения драматургов, присутствовал на том заседании парткома. Мы тепло поздоровались с Евгением Даниловичем, сидели друг против друга, он выглядел спокойным. Никто не зверствовал. Суркову присудили что-то совершенно не страшное. Видимо, это было одно из последних в истории КПСС персональных дел.

После уже не встречались.

Сурков вернулся во ВГИК, где стал вести семинар кинокритиков. Ему уже было под семьдесят. И тут, надо же, - влюбился в студентку! Причем влюбился страстно. До такой степени, что задумал разменять свою большую квартиру и жить с любимой девушкой на постоянной основе. Для его законной и многолетней супруги - Олимпиады Трофимовны, бывшей актрисы, настали черные дни: мало дочь уехала, так еще и муж квартиру вознамерился делить. Но пока оставались вместе.

Однажды она пошла в магазин, а он, как свидетельствует молва, закрывшись в кухне, отворил газовые конфорки. Кое-кто потом злословил: это он думал, что Олимпиада пошла за хлебом и скоро вернется, а она встала за колбасой и задержалась. За колбасой тогда были очереди. Намекали, таким образом, что, оставаясь в своем жанре, Сурков хотел только попугать, но жена не подоспела...

Так закончилась эта бурная жизнь, в которой отразилось время со многими характерными для него гримасами и прыжками, поисками и происками.

О случившемся я узнал с опозданием, нас с Аленой не было в Москве. Теперь я получил право, даже был обязан, вскрыть конверт.

Помню, что в завещании было три пункта. В первом он просил себя сжечь и не делать похороны пышными. Во втором содержалась просьба собрать его опубликованные и неопубликованные статьи и издать. Выполнить эту волю он завещал Армену Медведеву. Третьим пунктом дочери Ольге передавались все рукописи и библиотека.

Этой воле, изложенной во вскрытом конверте, к тому моменту, напомню, было пятнадцать лет! Все годы я ждал, что Евгений Данилович заберет конверт, но он не сделал ни одной попытки, словно забыл.

Позвонил Олимпиаде Трофимовне.

- И что там? - спросила она вяло. Я зачитал.

- Слышали это много раз.

- Но я все-таки вам пошлю.

Запечатал конверт в конверт и отправил почтой по старому адресу - квартиру-то разменять не успели.

Печальным концом Евгения Суркова впечатлился престарелый драматург Александр Штейн и быстро написал на этот сюжет пьесу. Пьеса никого не заинтересовала. То ли потому, что "желтое" тогда еще не вошло в нынешнюю моду, то ли потому, что подобные жизненные типы слишком выразительны, чтобы безропотно укладываться в торопливые писания. Они ждут достойного пера.

V. БОЛЬШИЕ ДЕЛА В МАЛОМ ГНЕЗДНИКОВСКОМ

В одном пиджаке с Брежневым

Еще с ленинских времен кинематографический штаб, как бы его ни называли, в мое время это называлось Госкино СССР, размещался в старинном особняке в Малом Гнездниковском переулке. Легендарный дом - и Маяковский тут бывал, и все без исключения великие и не великие кинематографические личности.

Главной сценарной коллегии, когда я пришел ее возглавить, принадлежала бСльшая часть верхнего этажа: длинный узкий коридор, комнаты справа - слева, в них редактора, просмотровый зал. В моем кабинете свободно помещался письменный стол с приставной панелью для переговорных кнопок и еще один стол - длинный и широкий, для заседаний. За ним рассаживался народ, когда проводились обсуждения сценариев или только что законченных фильмов.