- Да я не потяну, Филипп Тимофеевич! Как снег на голову...
- Будешь стараться... Посоветуйся дома. Через два дня дай ответ: согласен, не согласен.
Через два дня пришел и сообщил, что согласен. Ермаш был явно доволен и пояснил свой выбор. Ты человек со стороны, говорил он, не завязан в группировках, никто не сможет влиять. Это сейчас важно. Будешь поднимать сценарное дело. Ты профессионал, драматург, критик, знаешь, как с ними разговаривать. ( "С ними", понял я, - это со сценаристами и с режиссерами). К тебе начнут искать подходы, держи дистанцию. Могут через жену подъехать, будь внимательным.
Примерно так, наверное, отцы-командиры собирали новичков в разведку.
- А еще просьба, - добавил он в конце, - первые пять лет не пиши, пожалуйста, сценариев! Не подставляйся. Вот пьесы свои, театры там - это, пожалуйста, а сценарии не надо.
Новость, что Даля Орлова назначают главным редактором Госкино СССР, сразу разнеслась по кинематографической Москве. Среди первых мне позвонил Семен Фрейлих: "Ни до кого нельзя дозвониться, - сообщил он, - все обсуждают".
На людей, конечно, производило впечатление, что на столь заметную должность в системе государственного кинематографа взяли невесть кого - подумаешь, три года поотсвечивал в журнале! Вон, сколько есть в кино известных и уважаемых фигур! Не надо забывать к тому же, что все происходило в замшелые "геронтологические времена" и член коллегии в 37 лет смотрелся просто неправдоподобно.
Мы с Аленой сидели на кухне в своей трехкомнатной кооперативной квартире, куда недавно перебрались из однокомнатной, дочка спала за стенкой, и пытались осознать случившуюся с нами перемену. Не правда ли, сказал я, тебе со мной не скучно?..
Пока я не сообщил Ермашу о своем "да", несколько раз, всегда на ночь глядя, звонил Сурков и расписывал ужасы, которые меня ждут, если соглашусь. Он-то знал, о чем говорит, сам выдержал на этой должности два года. Кстати, потом все так и оказалось, как он описывал. В обсуждениях вам придется выступать первым, - пугал он. Ни одному сценаристу не объяснишь, чем плох его сценарий. Вы станете говорить дельные вещи, а у него в глазах будет одно: "запустит" - "не запустит"? У вас появится огромное количество врагов! Будете наживать их каждый день по пачке. Поверьте, я это прошел.
Сурков предостерегал, говорил все правильно, но за три года, как и предсказывал И.Шток, работа с ним стала для меня "фактом биографии". Я прочно усвоил, что у него в словах и поступках никогда не бывает одного побудительного мотива, всегда несколько. Вот и сейчас улавливался некий отзвук "достоевщинки", словно сам Фома Опискин включается в разговор: " Я хочу любить, любить человека, а мне не дают человека, запрещают любить, отнимают у меня человека!"
Он, конечно, был уязвлен. Он, можно сказать, чуть ли не в прямом смысле слова с Тверской подобрал человека, дал ему расцвесть, а человека не просто отняли, даже не предупредив и не посоветовавшись, а еще и поставили на такую должность, что он стал с ним вровень. А по существу и выше...
Я слушал его, но уже не слушался. Я уже разбегался, чтобы взлететь. Где приземлюсь - посмотрим. Ужасы, которые он расписывал, не столько отпугивали, сколько манили их пережить.
И вот пришел в редакцию прощаться. В нашем маленьком кинозале шел просмотр, я туда заглянул, и Сурков вышел. Выслушав мои полагающиеся для такого случая слова, он вдруг извлек из внутреннего кармана белый продолговатый конверт, тщательно заклеенный, и вручил мне. "Пусть будет у вас!.." И отошел, в обычной своей значительной манере.
Неразборчивым сурковским почерком, но я научился его понимать, на конверте было написано: "Вскрыть после моей смерти".
Весьма оторопев, убрал конверт уже в свой внутренний карман.
Что он хотел этим сказать? Опять возможны варианты. Вряд ли надеялся так меня испугать, что я пошел бы и теперь отказался от назначения. Логичнее, согласуясь с его эскападной логикой, предположить другое: получив завещание, я раззвоню о нем всей Москве. Дойдет до начальства. Начальство, конечно, испугается: оно, видите ли, приняло кадровое решение, у него не спросясь, - понуждают тем самым самого Суркова к самоубийству. Глядишь, и пересмотрят решение.
Когда принес конверт домой, Алена тут же сунула его под настольную лампу - на просвет. Шутки шутками, но по обрывкам строк, что можно было разобрать, - это, действительно, было завещание!
Рассчитывая на несколько ходов вперед свои гроссмейстерские казуистические партии, Евгений Данилович именно на последнем ходе то и дело ошибался. Так получилось и на этот раз: он думал, я раззвоню, а я, считая себя человеком порядочным, коли доверили личную тайну, поступил так, как попросили: было сказано "вскрыть после смерти", только после смерти и вскрыл. То есть, продержал это письмо не вскрытым пятнадцать лет. И вообще никому не сказал, что оно существует.
Читать дальше