Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

После подобного любой ум поведет на мистику...

Добавлю, что неоднократно мною упомянутый и процитированный знаменитый толстовед Константин Ломунов тоже родился 10 февраля.

Недавно не стало Анри Труайя. В своей книге "Лев Толстой" он упоминает некоего Орлова, корреспондента "Русского слова", который первым сообщил телеграммой Софье Андреевне, что Лев Николаевич заболел и находится в Астапово.

Почему Орлов? - возникает вопрос в моем мистическом уме. - Почему корреспондент именно "Русского слова", редакция которого помещалась в доме на углу Тверской и нынешней Пушкинской площади, то есть как раз в том доме, в котором десятилетия спустя я начинал свою журналистскую жизнь - в том красивом здании размещалась в мои годы газета "Труд". Но и опять - не все! Я же в середине девяностых еще и в нью-йоркской газете умудрился поработать, в самой старой русскоязычной. Она, как бы продолжая традицию, называлась не "Русское слово", а "Новое русское слово".

Так вполне случайный Орлов из толстовской биографической хроники вдруг снова прочертил мистический пунктир странных сближений...

Почти два десятилетия проработал когда-то хранителем Ясной Поляны Сергей Иванович Щеголев. Если бы не он и его жена, Ясной Поляны просто бы не было. Он первым заметил пожар, устроенный немцами в доме Толстого, когда те отступали, и, рискуя жизнью, бросившись в огонь, загасил его. Жена помогала. И снова я спрашиваю, почему у народного артиста СССР, впервые сыгравшего роль Толстого на русской сцене, фамилия тоже Щеголев? И оба Ивановичи...

Осенью 1978 года, в дни толстовского 150-летия, в Туле устроили торжественную премьеру фильма "Лев Толстой - наш современник". Пригласили киногруппу. Так сразу после Парижа, еще переполненный впечатлениями от показа нашей ленты в ЮНЕСКО, я оказался в родной Туле. Тут все прошло в лучших, так сказать, традициях - с приемом в обкоме партии, с цветами, речами и подношениями сувениров в центральном кинотеатре. И конечно, мы не могли не нагрянуть в Ясную Поляну.

Нагрянули. Нас там не ждали, шла генеральная уборка, на следующий день должна была прибыть большая делегация писателей. Но нас, непрошенных, приветили, обласкали, даже пустили в дом. И получилось, что одарили незабываемым впечатлением: столбики со шнурами сдвинуты в сторону, ходят женщины с влажными тряпками - полная иллюзия, что мы не в музее, а запросто пришли в гости к любезным хозяевам. Хозяева вышли на минутку. А ты можешь встать у письменного стола, разглядеть любую фотографию не издали, а вплотную, любой предмет - на расстоянии руки. От такой степени доверия впору было и прослезиться.

А в довершение всего в нашу притихшую от впечатлений группу с тихой любезной улыбкой вписался еще и сам Николай Павлович Пузин - легендарный яснополянский домовой, литературовед и музеевед, душа этого места, легенда.

И вот уже в моем уме мистического склада исчезают, сжавшись до мгновения, добрых четверть века - будто не бывало! И вижу я Пузина, встречающего Гудзия и нас, приехавших с ним студентов. Потом они идут вдвоем впереди нашей группы по широкой тропе, ведущей в Старый Заказ к могиле Толстого. О чем говорят? - думаю я, глядя им вслед. - Как же много знают они о том, о чем мы, молодые, еще не знаем...

И вот теперь той же тропой, к той же цели, идем и мы вдвоем с Пузиным, что встречал когда-то моего учителя. Что общего между всеми нами? Да ничего - одни разницы, начиная с возраста. Кроме одного - главного: соединенности общим делом, одним интересом и, наверное, сходным знанием своей малости рядом с тем великим, кому выпало поклоняться, кого судьба распорядилась изучать и любить.

Замкнулся мистический круг - от первых тихих постижений до шумных премьер в Отечестве и вне. Мне скажут: ну и что - ты перевернул мир? Или хотя бы стал знаменит и богат? Не стал? Мир не вздрогнул? Тогда помалкивай.

Но вы держите в руках эту книгу. В первых ее главах я все-таки рассказал о, может быть, самом главном, что в течение жизни насыщало душу, что давало всему важный дополнительный смысл. Свою знаменитую биографию Толстого Павел Бирюков закончил словами: "Лев Николаевич оставил нам неисчислимое наследие. Кто жаждет, иди и пей".

Шел и пил. И, как мог, делился своим счастьем.

Завершая эту главу, поделюсь еще одним соображением. Не ради, как говорится, элегантности финала, а ради истины. Истина в том, что когда писались эти слова, все, кому это дорого, отмечали 100-летие со дня смерти Льва Толстого. Они невольно оглядывались на немало сделанное в театре и кино "на толстовском поле". Интересующихся деталями, отсылаю к книге Льва Аннинского "Охота на Льва". Тема "Толстой и кино" изложена автором, на мой взгляд, практически исчерпывающе - от первых еще немых съемок великого старца до тонкого анализа с сопутствующими строгими оценками бесчисленной череды фильмов, снятых и у нас, и за рубежом по толстовским сюжетам.