Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

В музыкальной телеверсии Эльдара Рязанова "Карнавальная ночь-2, или 50 лет спустя" песенку про 5 минут опять исполнила Людмила Гурченко, но с новыми словами. Вместо бюрократа Огурцова в фильме появился современный чиновник-взяточник Кабачков, которого сыграл Сергей Маковецкий, роль главного молодого героя исполнил Сергей Безруков, а героиню - Алена Бабенко, неистовая хромоножка из "Водителя для Веры" Павла Чухрая. Лектором в этом фильме стал Валентин Гафт и говорил он не о жизни на Марсе, а задался вопросом "есть ли жизнь за МКАД" - смешно. Блеснула мастерством Мария Аронова в роли секретарши Кабачкова. В старой ленте на этом месте была заводная Тамара Носова.

В новом фильме есть бандиты, захваты, ОМОН, попытка из Дворца культуры сделать казино, - словом, все главные приметы сегодняшнего дня.

С римэйком "Иронии судьбы" получилось хуже. Его реализовывать Рязанов категорически отказался.

...А четверть с лишком века назад, вечером 1 января 1975 года по телевизору должны были впервые показывать "Иронию судьбы, или С легким паром". Автор сценария (вместе с Рязановым) - уникально талантливый драматург Эмиль Брагинский. Эмиль предложил нам с женой посмотреть премьеру у него дома.

Сидели вчетвером, хозяйкой была его верная Ирма, слегка выпивали, смотрели на экран. У Рязанова всегда замечательно играют актеры. Даже хорошие. У плохих режиссеров актеры, даже самые талантливые, оказываются ужасны. С первых эпизодов, с бани, с этой компашки из Буркова, Ширвиндта, Мягкова и иже с ними - все заворожило и понеслось. Развернулся Мягков, за сердце взяла Барбара Брыльска, заблистал Юрий Яковлев. Пение за кадром еще не вошедшей в свою славу Аллы Пугачевой было угадано безошибочно, без малейших зазоров вписано в тональность действия, среды, характера неотразимой героини.

- Как вас осенило взять на героиню Барбару Брыльску? -спросил потом Эмиля.

- Ее долго не утверждали. Но Эльдар отстоял. Она чистая и возвышенная, такая - "не может быть". Быть не может, а есть! Точно для нашего сюжета.

Эмиля Брагинского уже нет. Эльдар Рязанов, как было сказано, делать римейк отказался. Осталось увидеть, что сделают подражатели. Увидели....

Р.S. Там, где Рязанов отказался, ничего путного и не получилось. А вот вторая "Карнавальная ночь" оказалось истинно рязановской. Критики набили ей шишек, а мне она очень глянулась - и все той же уверенной режиссерской хваткой, и Бабенко в главной роли, и при всем веселье - растворенной и ясно ощутимой грустью - от того, что вокруг творится, от того, что годы уходят... Позвонил Эльдару и поздравил с успехом.

Он будто чувствовал...

Об Эдвине Поляновском

Внезапно, в пылу работы, не стало Эдвина Поляновского. Навсегда оборвалось человеческое и творческое общение с человеком замечательным, выдающимся журналистом-писателем, нашим Эдом...

Хорошие люди после смерти как бы укрупняются, обретают новую значительность в глазах тех, кто их знал, - друзей, коллег, а в случае с Поляновским еще и тысяч, если не миллионов читателей.

Истинные таланты наделены даром прозрения. В их последних текстах вдруг обнаруживаются дополнительные, даже потаенные, смыслы. Он будто чувствовал... Он успел закончить и принес в редакцию свою последнюю работу - очерк-исследование "Поэт и палач". Волновался, сокращал "хвосты", вычитывал. Он всегда волновался перед публикацией, как артист перед выходом на сцену. Хотя за многие десятилетия работы в журналистике мог бы и привыкнуть. Не привыкалось. Привыкают заурядности, они равнодушны. У него же статьи, очерки, эссе выходили, но не было проходных. Каждый текст, как исповедь, на разрыв аорты, на кипящем градусе.

"Поэт и палач" появился в "Родной газете" 3 марта 2006 года. Это был рассказ о новых материалах, обнаруженных им и связанных с гибелью его любимого поэта Осипа Мандельштама. У него и книжка такая была - "Гибель Осипа Мандельштама", изданная в свое время в Санкт-Петербурге и в Париже издательствами Гржебина и "Нотабене", - на мой взгляд, истинный шедевр биографического жанра, написанная так, что душа читающего рискует расплавиться от восхищения виртуозным русским языком, но и от горького осознания несовершенства сущего, а точнее, общественного уклада, при котором национальных гениев, не дрогнув, отправляли в отбросы.

В этом своем последнем очерке Эд обронил как бы мимоходом: "Есть душа, пусть чуть живая, и есть дух. Надо отличать житейское от жизненного". Это сказано о Мандельштаме, а теперь звучит как сказанное о нем самом. Житейское теперь отступило, осталось жизненно важное, сущностное, о чем важно говорить и помнить. Он останется в моей, в нашей памяти как личность, которая буквально светилась благорасположенностью к людям, мгновенной готовностью прийти на помощь, поддержать, способностью восхититься даже малым успехом коллеги. И был высочайше требователен к себе. Ни одно слово в его сочинениях не было случайным, ни одно не стояло не на месте. Этим, то есть собственным примером, без всякой назидательности он давал пример молодым. И молодые им восхищались. И так учились. Не возраст главная разница среди пишущих, а мера таланта и профессионализма. Его лидерство мэтра было несомненно. Еще и поэтому уход его невосполним.