Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

Но если подобное и могло к кому-то иметь отношение, то только не к Ростоцкому! Суть его беспримерной по истинному героизму судьбы была отнюдь не в этом. Лучшие его фильмы имели и имеют грандиозный зрительский успех, а, значит, изначально получали огромные тиражи, которые обеспечивало государство; он был лауреатом Ленинской и нескольких Государственных премий, имел звание народного артиста СССР, десятилетиями был членом коллегии Госкино СССР. Это и многое другое с очевидностью свидетельствует о безусловном признании его верхами.

Чего греха таить, многие мэтры и полумэтры советского периода нашего кино на первой волне перестройки подрастерялись и, как бы забыв, чем они были на самом деле, принялись живописать свои "страдания" под гнетом тоталитаризма. У одного убрали два плана при окончательном монтаже, другого заставили сцену переснять, третьему тираж сократили и т.д. Это, казалось им, поднимало их авторитет в глазах новой, радикальной общественности. Авторы фильмов, лежащих на полке, вместе с критикой, по-новому ангажированной, примолкли, помнится, первыми: специальная комиссия, те ленты просмотревшая, только развела руками, - для пользы реального проката там действительно не обнаружилось ничего ценного.

Поначалу и Ростоцкий чуть было не впал в этот обличительный (задним числом) мСрок, но сразу остановился. Он был крупнее художественно, а главное - человечески, пустопорожней суеты и поиска аплодисментов по мелочам.

Хотя на самом деле кое-что и можно вспомнить: и "Делу в Пенькове" пытались устроить прокатные трудности, и потрясающую по красоте и высочайшей художественной необходимости "Банную сцену" в "Зорях" пришлось отстаивать, так же, как и замысел "Белого Бима", вызвавший в Госкино сомнения: о собаке ли должен снимать фильм мастер такого масштаба! А он снял о собаке, и заставил людей плакать, и был номинирован на "Оскара", коли уж считать американскую награду комплиментом для русского фильма. Дома он получил Ленинскую премию - выше не было.

И все-таки по большому счету Ростоцкий был оппозиционен. Но не в диссидентском смысле, а в том, в каком настоящий художник всегда противостоит привычному и заданному. Он помогал всем нам, конкретным людям, постигать и усваивать такие ценности, как любовь к ближнему, как милосердие и чистота нравственности, порядочность и достоинство, не показушная, а глубинная, даже до самопожертвования, любовь к Родине.

Можно опустить его проходные опусы типа "Герой нашего времени" или "И на камных растут деревья", но нельзя не отдать должного фильму "На семи ветрах", где была открыта Лариса Лужина, фильму, который вместе с "Балладой о солдате" Чухрая и "Ивановым детством" Тарковского открывал на экране доверительную правду страданий и высоких порывов рядовых войны. В отличие, скажем, от эпопеи "Освобождение", которая создавалась одновременно, но оперировала масштабами фронтов и маршалов.

Сегодня мало кто помнит, что ставшая крылатой фраза "Счастье - это когда тебя понимают" пришла именно из фильма Станислава Ростоцкого "Доживем до понедельника". Какой творческой прозорливостью надо было обладать, чтобы взять в работу первый сценарий юного Гоши Полонского, уже отвергнутый несколькими режиссерами, и распознать в нем будущий экранный шедевр! А для реализации его пригласить Вячеслава Тихонова, Нину Меньшикову, Ирину Печерникову, в компанию школьниц включить девочку Олю Остроумову! Полемичность, протестная основа ленты была понята сразу и всеми: шутка ли, в ней говорилась правда о торжествующей косности в основе основ общества - в школе - и давался насколько не тривиальный, настолько и бесконечно трудный рецепт избавления: через культивацию духовности, личностной свободы и уважения к достоинству каждого человека, взрослого или подростка.

В этой своей убежденности Ростоцкий был непоколебим и безупречно, покоряющее убедителен. Всегда и везде - в частном разговоре, на трибуне какого-нибудь нашего пленума или съезда, за рубежом, где, что говорить, "каверзных" вопросов хватало, бывший фронтовик, на протезе, он знал, что сказать, что ответить, как убедить, отстаивая честь своих, советских.

Его жизненной энергии, темперамента, таланта хватало на все и на всех. Он был из породы победителей.

...И вот однажды колесо фортуны повернулось еще раз. Аудитория кинематографистов, еще не очень давно свергавшая своих мэтров в упоении новых времен, горячо аплодирует Сергею Соловьеву, попросившему прощения за то безответственное легкомыслие и предложившему вызвать их на сцену, чтобы усадить в президиум. Первым, почти не прихрамывая, на сцену вышел Ростоцкий, как всегда, как и во времена чопорного застоя, неофициальный - в желтом кожаном пиджаке. И зал встал.