Камиль Зиганшин - Скитники

- Аят бикэллу!

Следующая встреча лишь через год…

Караван двигался в клубах пара, вырывавшегося из оленьих ноздрей, и мраморной пыли, брызжущей из-под полозьев. На шее хорея побрякивали гирлянды белых костей. Накрыв голову меховым капюшоном, Корней вглядывался в проплывавшие лесистые берега и склоны гор, пытаясь рассмотреть признаки жизни, но напрасно. Все живое словно вымерзло. Однако это было обманчивое впечатление. Жизнь продолжалась, только стала еще более незаметной для беглого взгляда.

Вот туманной тенью мелькнул заяц-беляк, за ним, сверкнув серебристой изморозью меха, неторопливым галопцем проследовал соболь. А вон вдруг посыпалась с ветвей снежная кухта. Это пронеслась белка. Под береговым надувом едва приметные следы горностая, рядом рубиновые капли застывшей крови. Неожиданно оглушительный треск расколол безмолвие: это впереди лопнул от мороза лед. Соболь, мышковавший под снегом, выскочил из белой толщи наружу, громадным прыжком вскочил на седую ель и умчался по стволу. В морозной тишине было даже слышно, как царапали сухую кору его острые коготки. Раскатисто крукая в вышине, торопливо пересек реку таежный вещун - ворон. Провожая его взглядом, Корней почему-то вспомнил родителей. “Поди, заждались меня. Обещал ведь, что приду следом за Захаром”.

Пока еще неглубокий белый саван, покрывавший лед, не мешал быстрой езде, и кочевники добрались до верховьев реки, несмотря на частые остановки на ягельных полях, за пять дней. Не успели обустроиться, как из стойбища Сапкара, откочевавшего в таежное глухолесье промышлять пушнину к ярмарке, примчалась упряжка.

- Хогды крепко заболел. Отпусти Агирча внука. Жалко Хогды. Молодой ведь, - чуть не плача просил белый от куржака гонец.

Мигом снарядили Корнея, и нарты понеслись обратно.

Травами и кореньями, заговорами с крестом да молитвою юный лекарь за несколько дней поставил на ноги друга.

Счастливый Сапкар подарил луче лучшую упряжку из пяти оронов и проводил домой с великим почетом. Уже привыкший управлять оленями, Корней подхватил остол и гаркнул: “Геть, геть!” Объезженный хорей, не оглядываясь, прижал уши, куснул нерадивую пристяжную, и нарты стрелой понеслись по реке по твердому от постоянных ветров снегу, обстреливая Корнея белыми комьями, вылетавшими из-под копыт.

На третий день пути нарты пересекли странный след. Скитник остановился. Вмятины справа свидетельствовали - прошел косолапый, но слева тянулась, непонятно от чего возникшая, глубокая борозда. Раздираемый любопытством, Корней пошел вдоль следа вверх, по склону увала. Вот здесь зверь долго стоял. Четкие, оледеневшие отпечатки правых ступней не оставляли сомнений - точно медведь. Медведь-шатун. Что же он так упорно тащит? В это время со стороны реки донесся рев медведя и хорканье оленей.

Путник бросился назад, но когда подбежал к месту, где оставил упряжку, ее там не нашел: перепуганные шатуном олени умчались в сторону родного стойбища. Судя по следам, и медведь побрел за ними.

К счастью для Корнея, нарты при резком развороте перевернулись, и котомка, вывалившись, осталась лежать на снегу.

Что делать? Скитник оказался перед затруднительным выбором. То ли возвращаться за оленями, в стойбище Сапкара, то ли идти в стойбище деда?

Поскольку до дедова стойбища было ближе - верст сорок, если считать по извивам реки, а напрямик, через отрог, так и вовсе не более двадцати, скитник выбрал второе.

Одолеть сорок верст по глубокому снегу без снегоступов даже выносливому Корнею было не под силу, и он пошел напрямки, через невысокий с виду отрог.

Оторвав рукава оленьей кухлянки, скитник надел их на чуни, чтобы, увеличив площадь опоры, меньше проваливаться в снег. К тому же жесткие волосы оленьего меха, играя роль камуса*, должны были облегчить восхождение по крутому склону.

День уже оставил долину и был осязаем лишь по отсветам заката, а скитник все шел и шел без остановок. Первые версты дались легко, но, когда начался подъем по дну распадка, много сил и времени потерял на ледопаде, застывшем мраморными наплывами. На всем его протяжении изо льда сочилась, клубясь паром, грунтовая вода. Обойти его было невозможно, так как распадок в этом месте сжимали крутые склоны.

Чтобы одолеть неожиданное препятствие, Корнею пришлось вырубать топором во льду ступеньки. Меховые “рукава-снегоступы” от парящих повсюду родничков быстро оледенели, и при любом неверном шаге он мог соскользнуть вниз, и тогда подъем пришлось бы начинать сначала.