Кэт Кроули - Лунное граффити

— А я буду такой, когда Дэйзи меня бросит, — хнычет Дилан. — А она так и сделает, если решит, что я наврал.

— Ты швырял яйца ей в голову, она и так тебя бросит. — Я поворачиваюсь к Лео: — Мы же до говорились, что все останется между нами. Дого­ворились, что это искусство ради искусства. Дого­ворились, что чем больше людей знает, тем скорее нас сцапают копы. Договорились, что только я и ты, что команды не будет.

— По-моему, я говорил, что это способ кадрить девчонок. Помнишь?

До чего же это в духе Лео.

— Нет, не помню, — отвечаю я.

— Мы никого не закадрим, если не соврем, — ноет Дилан и прислоняется к выступу. — Ай, черт!

— В чем дело? — удивляется Лео.

— Током бьет. — Дилан поправляет джинсы.

— По шлангу? — хохочет Лео. — Как тебе уда­лось закадрить Дэйзи?

Дилан его не слушает.

— Эд, согласись, ну что тебе стоит. Умоляю.

Видишь, я готов встать перед тобой на колени.

— Ты готов справить нужду перед писсуаром.

— Не заставляй меня опускаться на колени, Эд. Ты же знаешь, в туалетах на полу микробы.

— Не-а, не знаю. — Меня разбирает смех, и Дилан понимает, что выиграл. — Ладно, два часа, не больше. Что бы ни случилось, мы не призна­емся. Заглянем в пару мест, сделаем вид, что ищем, а потом придумаем, как отмазаться.

Лео ухмыляется. Больно уж он доволен. Я слов­но вижу, как все будет. Стоит Джезз похвалить «классные тексты» — и он выдаст нашу тайну. Гля­жу на него в упор:

— Что бы ни случилось, мы не признаемся.

— Что бы ни случилось, — повторяет он за мной.

Так я ему и поверил. Но говорить Дэйзи, что Дилан наврал, я не стану. Потому что знаю, ка­ково это, когда так сильно запал на девчонку. Ког­да согласен волочиться за ней в пыли, на веревке, думая лишь об одном — только бы не расцепить руки.

Знаю по собственному опыту.

До Бет мне казалось, что где-то там течет жизнь, а вокруг меня все застыло. За окнами магазина, сме­ясь, бежали ребята с портфелями, а я глядел им вслед и чувствовал себя парнем с картины Джеффри Смарта. Тот парень стоит на витке автострады, во­круг — глухой бетон. Ори сколько влезет — слова отскочат от стен и вернутся назад, снова отскочат, и снова вернутся, и так — до конца жизни.

А потом в магазин зашла Бет с двумя парнями из ее школы. Парни, конечно, в белых рубашках, при галстуках, и я для них — ноль без палочки. Пока я укладывал в коробку выбранные ими кра­ски, один спросил, ухмыляясь: «Ты что, полный рабочий день здесь трудишься?» — «Ну да». — «Удачное начало для карьеры».

Они рассчитались, я передал им коробку и веж­ливо заметил: «Такое сочетание красок — полная безвкусица». И улыбнулся. Бет рассмеялась. Па­рень потребовал менеджера.

Я привел Берта, тот внимательно изучил куп­ленный товар и сказал: «Эд проявил тактичность. Такое сочетание — редкостная пакость».

Бет засмеялась еще громче, и от ее смеха я слов­но проснулся. Она не ушла с этими придурками в белых рубашечках, осталась и бродила по мага­зину, то и дело поглядывая в мою сторону.

«Пригласи ее на свидание, — толкнул меня Берт. — Не посеешь — не пожнешь».

«На последнем свидании мне подбили оба глаза. Так что в моем случае, не посеешь — нос целее».

Перед тем как уйти, Бет подошла к прилавку и сказала: «Пригласи меня на свидание».

Она словно сдвинула давившую мне на грудь плиту, дышать стало легче. По вечерам мы сидели на холме, неподалеку от ее дома, и разговаривали. А потом катили на велосипедах в океане ночного неба, и огни дурацких фабрик сияли звездами, и мир был морем, по которому можно плыть и плыть.

Я помню начало: моменты, краткие мгновения, когда мы лежали рядом, ее кожа пахла цветами, мои руки — скипидаром, и я слышал ее голос нервными окончаниями. Я слышал ее кожей, всем телом — и забывал обо всем. О том, что наступит день, когда она окончит двенадцатый класс и я ста­ну ее прошлым. О том, что по сравнению с ней я неуч. Все забывал, потому что она склонялась ко мне, и мир плавился и несся по кругу, и я плавил­ся и несся вместе с ним.

Кто же знал, что она станет писать мне письма, гадать, почему я не отвечаю, и в конце концов ре­шит, будто мне с ней неинтересно. Дело в том, что писанина для меня — темный лес, а когда я про­бую печатать, слова путаются. «Невнятица какая- то, — сказал Лео, прочитав одно из писем. — Хо­чешь, я за тебя напишу?»

«Нет, не хочу».

Письмо я выбросил, зато делал для нее граффи­ти — по всему городу стены для Бет. Я думал, они расскажут ей обо мне, и она нашепчет разгадан­ные тайны мне на ухо. Сюжет рядом со станцией «Гувер-стрит» — про нас. Мы разговариваем, а из сердца у меня растет трава. Через несколько меся­цев я нарисовал рядом последнюю стену для Бет. Где она включает газонокосилку.