Джулианна Киз - Под вопросом

– Нет. – Нэйт качает головой. – И о чем там говорят?

Я смеюсь и бросаю ручку через стол. Она отскакивает от его плеча, и он хихикает и подхватывает ее. Мы на четвертом этаже, где относительно тихо в восемь часов вечера, поэтому на нас никто не смотрит свирепо и не одергивает. Именно эта тишина и делает низкий мужской смех, доносящийся из-за книжных полок, громким настолько, что мы подпрыгиваем на наших стульях.

– Чтоооо ? – беззвучно говорит Нэйт с восторженным видом.

Я почти отвечаю ему, что, скорее всего, ничего, когда к смеху присоединяется женский голос, внезапно срываясь на пылкий стон.

Как раздражает.

Я стараюсь учиться.

Стараюсь концентрироваться.

Стараюсь не сходить с ума от зависти.

То есть, я пришла из старшей школы, где у меня был нулевой опыт отношений, в колледж, где могла знакомиться с парнями только на вечеринках с Марселой. Сочетание большого объема алкоголя, ослабления запретов и мастерских навыков флирта Марселы привели ко множеству знакомств, а в некоторых случаях и к чему-то большему.

Но я не напивалась с той ночи, как меня арестовали, и секса у меня тоже не было с тех пор, что и привело меня к четырехмесячной отметке воздержания, и должна сказать… я скучаю по этому. Особенно каждый раз, когда вижу Келлана без рубашки, или потным, или во время еды, или играющим в видеоигры – что бы парень ни делал, это сексуально. Но, конечно, гораздо хуже то, что каждый раз, закрывая глаза, представляю, что совсем не Келлан склоняется ко мне для поцелуя.

Я знаю, что одинока. И за исключением Нэйта, который относится к легиону мужчин, желающих Марселу, Кросби единственный парень, с которым я разговаривала или зависала за целую вечность. Также странно то, что я вроде как скучала по нему всю прошедшую неделю. Я привыкла приходить с работы и находить его обосновавшимся на диване с остекленевшими глазами, когда он взрывает машины и грабит с Келланом банки, а затем переводит тот напряженный взгляд с телевизора на меня ровно настолько, чтобы улыбнуться. И это все, что требуется, чтобы мои гормоны встрепенулись, желая от него намного большего.

Интенсивность стонов нарастает, по большей части с женской стороны, и теперь они звучат приглушенно, словно он накрыл ее рот. Мы с Нэйтом сидим в углу возле балкона, следовательно, раз они не разглядывают этаж или не замечают нас с нижнего уровня, у них есть все основания думать, что они одни.

Нэйт царапает что-то на листке бумаги. Десять баксов, что это Келлан с блондиночкой.

Это то же самое, что и ставить деньги на то, что Мерил Стрип номинируют на «Оскар».

Он снова пишет. Иди посмотри.

Я проглатываю смешок. Нет . Подчеркиваю двумя чертами.

Трусиха.

Я теперь скучная, забыл?

Ну конечно. Ззз .

Пинаю его под столом, и он вскрикивает.

Тебе слабо , пишет он.

– Тебе сколько лет вообще? – шикаю на него.

Он наклоняется:

– Не сто пять, как тебе, судя по твоему поведению.

Я отшатываюсь, оскорблённая:

– Я не…

– Ты убиваешь себя. Если ты не собираешься веселиться, то можешь хотя бы пошпионить за теми, кто развлекается, и, вернувшись, мне рассказать.

– Думаю, у тебя что-то вроде вуайеристического фетиша.

Он ухмыляется.

– Виноват.

Но на самом деле меня уже больше не нужно подначивать. Тебя не арестуют за случайно замеченную парочку, зажимающуюся в библиотеке. Это займет всего минутку, мои оценки не пострадают. Никаких звонков от моих родителей, или декана, или полиции. Что плохого-то?

Плюс – мне так скучно.

Я отодвигаю стул и встаю, мои кроссовки не издают ни звука, когда иду по старому протертому ковру. Стоны становятся громче, когда я подхожу к стеллажам с книгами о капитализме и оглядываюсь через плечо на Нэйта, он показывает мне большой палец, когда я поворачиваюсь к проходу, через один стеллаж от голубков, и, пригнувшись, крадусь вдоль него. На полпути я замечаю две пары ног – одна в джинсах, другая едва прикрыта мини-юбкой, – подбираюсь ближе, и их тяжелое дыхание прекрасно скрывает любой шум, который я могу издать. Черт, я могла бы опрокинуть полку и, уверена, не прервала бы парочку.

Я примерно в двадцати книгах от них, когда женский голос стонет:

– О, Кросби.

Как неприятен и ужасен его низкий смешок – тот самый, по которому я скучала всю неделю. Мою кожу покалывает от мурашек, вызванных отвращением, и я чувствую, как что-то странно и болезненно сжимается в моей груди.