Джулианна Киз - Под вопросом

– О, твоя мама, полагаю. Но не беспокойся – на всякий случай я купил гамбургеры.

Мы останавливаемся на очередном светофоре, мама притормаживает прямо рядом с нами. Я опускаю окно и жестикулирую ей сделать так же.

– У тебя есть индейка? – выкрикиваю я.

– Что?

– У тебя есть индейка?

– Ее готовит твой отец!

– Он сказал, что ты!

– Роберт! – кричит она через меня. – Ты же сказал, что сделаешь!

– Я предложил, – выкрикивает он в ответ, – но ты сказала, что я ее провороню!

– И тогда ты сказал…

Я поднимаю стекло, не дожидаясь ее аргумента.

– Остановись у «Картерс».

* * *

В итоге у нас оказывается маленькая, но неоправданно дорогая птица, которая лежит в раковине прачечной в подвале мамы, предположительно, чтобы оттаять за ночь. Я объясняю, что в период своего пребывания буду чередовать стороны дуплекса, этой ночью начиная с дома мамы, чтобы приглядывать за индейкой.

Рождественское утро как обычно проходит в напряжении. Мои родители ведут себя так, словно все в порядке, а я сижу там и открываю слишком много подарков, так как они пытаются переплюнуть друг друга вещичками типа духов, шарфов и броских украшений – ни одно из которых я никогда не надену, однако одинаково благодарю их за все. Думаю, мы все вздыхаем с облегчением, когда я распаковываю последний подарок и отправляюсь в подвал забрать индейку из ее прохладной ванны.

Келлан настоял на том, чтобы объяснять весь процесс в ходе готовки индейки, вплоть до гадких вещей: вроде удаления спрятанных внутренностей и сшивания ее частей, чтобы она не разваливалась. Я пропускаю часть с «замариновать» в основном из-за того, что не знаю, что значит маринад, и следую рецепту, который он мне прислал, смешивая панировочные сухари и нарезанные овощи с различными специями, добытыми в глубинах кладовой моей матери.

Меня немного подташнивает, когда я начиняю птицу и втираю масло под пупырчатую кожу, после чего сую все в духовку. Я угрожаю, что незамедлительно уеду домой, если птица пропадет хоть на секунду, и мои родители обещают держаться от нее подальше. Честно сказать, они выглядят немного напуганными этой несвойственной мне решимостью.

Вскоре настает время ужина. Я спускаюсь вниз, где меня знакомят с папиной подружкой Сэнди и новым бойфрендом мамы Байроном. У обоих отношения все еще на начальной стадии, слишком ранней для рождественского ужина с бывшими друг друга, если судить по напряженным выражениям на их лицах.

Впервые за долгие годы мы садимся за трапезу, в которую входит индейка, по-настоящему приготовленная в нашей духовке. Раздаются одобрительные возгласы, пока папа разделывает ее, и я испытываю легкий трепет удовлетворения, когда мы приступаем к еде и никто не достает из карманов какие-либо дополнительные продукты. Она даже более удачно получилась, чем на Благорождение.

– Так, – произносит Байрон, поглядывая на меня поверх винного бокала, – ты учишься в Бернеме, верно?

– Да.

– Моя альма-матер, – вмешивается мой отец без приглашения.

Байрон просто смотрит на него, прежде чем вернуть свое внимание ко мне.

– Какая специализация?

– Пока под вопросом.

– Я думал, ты уже на втором курсе.

– Так и есть.

Мама ободряюще улыбается.

– Нет ограничений во времени, чтобы найти свой путь, – уверяет она меня. – Когда будешь готова, сама поймешь.

Папа с Сэнди фыркают в унисон.

– Прошу прощение, Роберт, – сдержанно произносит мама. – Что-то не так?

– Не так? – спрашивает он. – Нет, Диана, ничего. С чего бы?

– Я…

– Хотя ограничение во времени есть , – продолжает он. – Оно составляет четыре года, каждый из которых обходится в небольшое состояние.

Я нарезаю индейку на мельчайшие кусочки и стараюсь избегать зрительного контакта. Несмотря на то, что в этом году мои оценки – и по большей части мое поведение – значительно улучшились, я по-прежнему не считаю, что они придут в восторг, узнав, что меня недавно выселили и почему.

– И что изучают студенты, когда они «под вопросом»? – добродушно спрашивает Сэнди. Я бы предпочла есть под столом, чем вести эту беседу, но понимаю, что она просто пытается разрядить пузырьки напряжения, возникающие между моими родителями.

Я одариваю ее слабой улыбкой и перечисляю свои предметы за оба года обучения.

– Это очень широкий выбор, – отмечает Байрон.

– Ей двадцать один год, – пренебрежительно говорит мама. – Не каждый знает, чего он хочет в двадцать один. Порой нужно примерить несколько пар обуви, прежде чем найти подходящие. – Она, похоже, гордится своей аналогией, но папа закатывает глаза.