Ирина Леонова - Жизнь по вертикали

Сергей Аполлинарьевич считал Ларису Лужину актрисой театральной и поэтому договорился на ее прослушивание во МХАТе, но тут ее включают в делегацию, которая должна принимать участие в фестивале в Каннах. Она не смогла устоять. Канны! «.а теперь жалею, может быть, это был бы очеред­ной подарок судьбы, а я им, увы, не воспользовалась. А мне так нравится стоять на сцене, чувствовать живое дыхание зала, держать зрителя в напряжении...»

Но... побывать на красной дорожке мечта всех актрис и актеров! Триумф славы и признания!

«...Вот насчет того, когда мы были в Каннах. В то время нам вообще не разрешали ни с кем общаться. Нам сказали: из номера одним никуда не выхо­дить. Герасимов, когда они уезжали, допустим, на встречу с Антониони, нас с собой не брал, решив, что мы еще девчонки, ничего в этом не понимаем. Они сами ехали, а нас оставляли в номере. Правда, однажды, нас взял в гости режис­сер Лев Кулиджанов к Марку Шагалу! Тот жил неподалеку от Канн, в городке Ванс. Жена его ушла по делам, и мы остались с Шагалом одни. У него были яркие голубые глаза и совершенно седые волосы. Мы долго разговаривали. Я запом­нила одну историю, которую он рассказал. Как к нему в гости заходил немец, служивший во время войны в люфтваффе летчиком. Этот человек восхищался Шагалом как художником. Так вот, он не нашел ничего лучшего, чем принести в подарок Марку Захаровичу фотографию, которую сам снял с самолета, — раз­рушенный бомбами Витебск. А надо знать, как Шагал любил свой родной город и всю жизнь мечтал туда вернуться! На прощание художник подарил мне свой рисунок с автографом. Вот только в Москве я этот рисунок передарила — Алек­сандру Галичу. Вообще-то, я собиралась привезти Галичу из Парижа пепель­ницу — красивую, медную, которую можно класть на подлокотник кресла. Но когда я узнала, что Саша в больнице после инфаркта, мне захотелось прибавить к подарку что-то еще. И я отдала ему рисунок Марка Шагала. Наверное, сейчас я бы так не сделала. Но в те времена все виделось иначе. Ну подумаешь — Шагал и Шагал, зато Галич будет рад... Еще я там познакомилась с Робером Оссейном. Помню, в холле гостиницы подходит ко мне мужчина и говорит по-русски: «При­вет, мамочка!» Его лицо мне показалось знакомым, и я начала гадать, кто же это, пока не вспомнила, что видела его фотографию дома у Жанны Болотовой. Портрет, вырезанный из журнала «Советский экран», висел у нее на стене, потому что Жанна была влюблена в этого актера — Робера Оссейна (вскоре он сыграет Жоффрея де Пейрака в «Анжелике, маркизе ангелов»). Русский Робер знал с детства, а «мамочками» почему-то называл всех женщин. И вот он меня спрашивает: «Русская?» — «Русская». Пару минут поговорили, после чего Робер заявляет: «Пойдем ко мне в номер». Я, конечно, отказалась. Он уговаривает: «А чего ты боишься? Я же не буду на тебя кидаться, просто поцелую...» Кое-как отделавшись от него, я подошла к Станиславу Ростоцкому и все рассказала, и тот за меня вступился: «Робер, это моя артистка, что ты к ней пристаешь?» А он в то время был мужем Марины Влади! Познакомилась с Натали Вуд и Моникой Витти. Но мы с ними особо не общались, к сожалению. Время такое было, нельзя было общаться. Иначе вообще бы никуда не выехала».

После Канн были Осло, Варшава. Последовали новые роли, новые инте­ресные предложения.

В 1960-е годы Лариса Лужина создала на экране галерею образов романти­ческих девушек, озаренных тихим и ясным внутренним светом. Таковы Нина в «Тишине» В. Басова (1963), Вера в «Большой руде» В. Ордынского (1964), которые являются олицетворением верности, честности, преданности людям и своему делу.

«Море Черное»

В замечательную актрису и красивую девушку Ларису Лужину влюблялись многие мужчины, среди них немало и знаменитых. Был у нее роман, если можно так назвать, с Булатом Окуджавой. Теплые отношения длились около года. До того как обратить внимание на Ларису Лужину, Булат Окуджава был увлечен актрисой Жанной Болотовой, около года она была его музой, но так случилось, что буквально за один вечер все изменилось.

«...4 марта 1962 года мы отмечали мой день рождения у нас в обще­житии при ВГИКе, — вспоминает Лариса Анатольевна. — Среди моих друзей была и Жанна Болотова, которая сказала, что на праздник чуть позже придет Окуджава. И оставила для него место рядом с собой... Но когда он пришел, то сразу подсел ко мне. И сказал, что восхищен моей героиней в фильме «На семи ветрах», который только что вышел на экраны. Возможно, его привлек­ло и то, что мы тогда были похожи с Жанной, я носила такую же челочку, у меня тоже большие глаза... В общем, он влюбился». После того вечера роман с Болотовой ушел для Окуджавы в прошлое, и он начал ухаживать за Ларисой. Она стала его постоянной спутницей на всех вечерах с друзьями, на всех концер­тах «для своих» и посиделках на кухне. «Он водил меня за руку, как маленькую девочку, я ведь была еще совсем юной, в жизни ничего не видела. Он ввел меня в круг московской богемы. Например, помню, как отмечали день рождения писа­теля Юрия Нагибина. В гостях у Нагибина собрались люди, познакомиться с которыми было счастьем. Ахмадулина читала стихи. В то время на каждых посиделках кто-то обязательно читал стихи, и как правило — свои. Но Белла, конечно, ни в какое сравнение не шла с теми, кого я когда-либо слышала. Это было поразительно... А потом Булат поворачивается ко мне и спрашивает: «Где наша гитара?» В тот вечер он был в ударе, много пел. Помню еще Лидию Вертинскую. Потрясающая красавица, которая для меня так и осталась Пти­цей Феникс. Она много рассказывала о своих дочках, тоже красавицах, помню даже ее фразу: «Марианна и Настя — вот мои произведения искусства!» Фильм «Человек-амфибия», где снималась младшая — Настя, тогда стал сенсацией. А Настиным партнером был Володя Коренев, с которым у нас в десятом классе был полудетский роман — мы оба тогда жили в Таллинне, занимались в одном драмкружке. Помню, как ходили с ним на знаменитый Таллиннский мостик, который назывался «Горка поцелуев». А потом жизнь нас развела. Володя сразу после школы поехал в Москву, в ГИТИС, а я до того, как поступить во ВГИК, еще снималась в кино в Таллинне, так что на какое-то время мы потеряли друг друга... От Нагибина мы вышли поздно. Булат провожал меня до общежития, мы шагали по пустынной улице, такие легкие, веселые, чуть пьяные. О чем мы с ним разговаривали в тот вечер и вообще весь этот год? Как ни стараюсь вос­кресить в памяти — не помню. Наверное, по большей части сдержанно молчали. Нам было с ним о чем помолчать... Своим друзьям и знакомым Окуджава пред­ставлял меня так: «Это Лариса. Мой талисман». И никто ничего у него больше не спрашивал. Всем и так было понятно, что Булат Шалвович — человек увлека­ющийся. А меня вопрос моего статуса абсолютно не волновал. Я была молодой, наивной, думала: да разве что-то плохое происходит между нами? Я знала, что у него есть семья. И от знакомых слышала, что там все как-то очень сложно. Но я не думала на эту тему. Жена и сын — это все у Булата дома, на закрытой для меня территории. А моя территория — другая».